– Презренный! Как смеешь ты вступать в пререкания со мной? С моими словами считается двор и весь Египет!
– Прости, почтенный, – как ни в чем не бывало, учтиво склонив голову, отвечал Тотмий. – Я признаю твою мудрость и высокое положение. Но в моем деле ты не можешь советовать мне, простому ваятелю, как я должен работать, ведь я не лезу в твои дела и не наставляю тебя, как управлять страной.
На Хоремхеба было страшно смотреть. Он задохнулся от переполнявшей его злобы и некоторое время не мог вымолвить ни слова.
– Ты неслыханно дерзок! – наконец выдохнул он. – Кто позволил тебе сравнивать себя со мной?! – Хоремхебу с трудом удавалось не заикаться. – Ты… Ты хо-чешь, чтобы я рассказал о тебе фараону? Ты хочешь быть изгнан или жаждешь умереть? Хо… хочешь?
– Я лишь хочу, чтобы портрет был завершен, он мог бы получиться весьма удачным, – усмехнулся Тотмий, бросив взгляд на почти законченную скульптуру.
Хоремхеб, играя желваками, еще некоторое время с ненавистью взирал на скульптора, затем развернулся так резко, что чуть не свалил на пол свое незавершенное изваяние, и почти бегом удалился из мастерской.
Тотмий посмотрел на занавес двери, вздувшийся парусом от движения сановника, повернулся лицом к статуе, критически взглянул на нее и присел на скамеечку подле изваяния. Казавшийся совершенно спокойным, он правил линии пальцев; движения его были умелыми и точными. И вдруг руки его дрогнули, а сам он испуганно обернулся к выходу. Занавеска вновь надувалась парусом, как от порыва ветра. Но вот парус вытянулся в нижней части и из-под него показался гладкошерстный желтоглазый кот с черной кляксой на носу. Тотмий облегченно перевел дыхание и улыбнулся. Кот тем временем деловито подошел к скульптору и принялся тереться о его ногу. Тотмий, не глядя, провел ладонью по спине кота, потом встал и, думая о чем-то своем, далеком, отошел на несколько шагов от того места, где стояла незавершенная статуя, а кот все шнырял меж ног, стремясь прислониться к ним каждой ворсинкой своей шкуры.
– Зачем ты пришел? – спросил его Тотмий на языке своей родной земли и в чем звучали отголоски будущего языка великой Греции. – Я просил тебя не мешать мне. У меня достаточно хлопот.
Кот громко тарахтел, удовлетворенный встречей с человеком, которого любил.
– Какой ты несговорчивый! – продолжал скульптор, стараясь сохранить строгую интонацию. – Я давно хочу спросить тебя, почему ты пристаешь именно ко мне, а не к другим, к Махросу, например? Ты ведь его давно знаешь, дольше, чем меня?
Кот благодушно жмурился на Тотмия и мурлыкал, задрав хвост.
– Говоришь. Я тебе нравлюсь? – догадался молодой человек. – Спасибо. Правда, не знаю, чем я заслужил твою привязанность, – Тотмий взглянул на кота и не мог сдержать улыбки.
В этот момент в мастерскую вошел солдат:
– Досточтимый Тотмий, тебя требует к себе сам фараон Амонхотеп IV.
Ваятель с невозмутимым спокойствием повернулся. Кот, не торопясь, проследовал к вновь прибывшему и, не доходя пару шагов, встал в выжидательную позу, изобразив на усатой мордочке некое подобие презрения.
Воин ждал.
– Повинуюсь слову владыки, – с легким поклоном ответил скульптор и проследовал за солдатом.
Кот же с умиротворенным видом вспрыгнул на скамейку и с удовольствием стал вылизываться.
Тотмия ввели с большой золоченый зал, в глубине которого на сверкающем высоком троне восседал фараон Египта. Слуга, сопровождавший скульптора, удалился, закрыв после себя дверь, и молодой человек остался наедине с владыкой среди великолепия сияющего зала.
– Подойди, – приказал низким голосом Амонхотеп IV.
Тотмий исполнил требование так усердно, что оказался от повелителя на расстоянии вытянутой руки.
Фараон не мог не заметить этого, но не подал вида, что задет поведением чужеземца, и бесстрастно произнес:
– Знаешь ли ты, зачем я велел явиться ко мне?
Тотмий выдержал его немигающий взгляд и с поклоном отвечал:
– Я могу об этом только гадать, о божественный, – при этом глаза скульптора спокойно и гордо взирали на повелителя.
Такое поведение не оставило фараона равнодушным, но вызвало не гнев, а симпатию к дерзкому ваятелю.
– Я удивлен тому, как скоро ты потерял смирение и вызвался поучать людей, несравненно более мудрых и почитаемых, чем ты, – оставаясь непроницаемым и величественным, начал Амонхотеп IV. –Ты забыл, кто ты и каковы законы моей страны?
– Я всю помню, о божественный, – без трепета вновь поклонился Тотмий.
– И, между тем, смеешь вступать в спор с государственным человеком, давая ему советы и тем самым оскорбив его до глубины сердца?