Глава 12.
Египет.
Много лет преследовал его один и тот же сон. Порой Амонхотепу казалось, что он это видел еще до своего рождения. Обычно видение приходило во время короткого отдыха в послеобеденную жару. Оно втягивало Амонхотепа в скользкую черную воронку, похожую на длинный коридор, в конце которого не было ничего, кроме темноты: не было земли, солнца, людей, не было самого Амонхотепа. Вырваться оттуда он мог, только проснувшись, и при пробуждении ощущал себя разбитым, подавленным и опустошенным. После этого он несколько часов был болен. Он не рассказывал никому об этом сне, он искал разгадку, но ее не было. И всякий раз сон повторялся до мельчайшей детали, тем самым мучая Амонхотепа еще сильнее. Он избегал дневного отдыха, но сон приходил порой и ночью: из года в год. Казалось, конца этому не будет. Но в этот раз что-то изменилось во сне. Может, потому что он приснился перед рассветом? И Амонхотеп увидел свой сон, и он не был страшен.
Перед ним расстилался длинный коридор, похожий на тоннель. Пол и стены светились ровным белым огнем, а перекрытия чернели в стелющемся под ногами тумане, уходя вверх и постепенно меняя свой цвет на темно-кобальтовый, плавно закругляясь на потолке в некое подобие арки. Таких перекрытий было три. Между ними из стен хлестал свет, и сквозь дымку висящего здесь тумана проглядывали фигуры людей.
В конце коридора свет был особенно ярким. Быть может, там находилась дверь или отверстие, через которое лились потоки света. Но это были не солнечные лучи. Абсолютно белый без примеси живого золота свет обрушивался внутрь коридора и растекался по полу, давая ощущение спокойного блаженства. Амонхотепу хотелось подойти к нему, окунуться в него, как в воды Хапи, но как только он начал приближаться, отверстие в конце коридора стало зарастать, словно складываясь из разрозненных дощечек, возникающих из стен. Он кинулся вперед, чтобы успеть хотя бы взглянуть, что там таится в этом чарующем световом потоке. Но темная преграда скрыла от глаз последний луч, бивший извне, из того зачарованного мира, что находился по ту сторону двери. И вновь ужасная, до головокружения знакомая тьма откружила Амонхотепа. В этом мраке он ничего не мог видеть. Он лишь чувствовал. Как его руки касались деревянной преграды, несмело пытаясь сдвинуть намертво приросшие друг к другу дощечки. Но как же плотно они срослись!
В отчаянии он ударил по двери, и неожиданно легко она вдруг рассыпалась, превращаясь в мелкий сор, в труху, летящую под ноги и тут же скрывающуюся в тумане пола. В глаза ударил водопад освобожденного света, среди которого ничего нельзя было разобрать. Он слепил, выжимал слезы, он звучал, как тысячи голосов, поющих гимн солнцу. И Амонхотеп растворился в буйном свете, ощущая себя одним из таинственных лучей. Теперь он знал, что там, впереди, хотя так и не смог ничего увидеть.
Он проснулся позже, чем обычно и долго лежал с открытыми глазами, стараясь подольше удержать то ощущение, которое он только что пережил во сне. И наступил день, от которого он ждал каких-то необыкновенных перемен.
Египет.
Мастер Махрос рассматривал злополучную статую Хоремхеба, все еще незавершенную и не раскрашенную. Тотмий стоял в стороне, скрестив руки на груди и немного нахмурившись.
– Знаешь, что… – начал было Махрос, но молодой человек перебил его:
– Мастер, я полагаю, мне не придется завершать эту фигуру.
– Почему?
– У меня не идет работа с цветом, а без этого я никак не могу двигаться дальше.
– Да? – деланно удивился Махрос. – А я-то думал, что у тебя вся проблема с сановником, который выразил недовольство твоей работой.
– И это тоже, – не смутился Тотмий. – Он и вправду был недоволен, но не это главное.
– Тебе не хватает школы? – спросил египтянин.
– Пожалуй.
– И ты хочешь восполнить недостающие знания и мастерство?
– Да, мастер, если этому будешь учить меня ты.
– А если нет? – Махрос хитро ухмыльнулся.
– Тогда просто не у кого.
– Может, ты и прав, – задумчиво произнес старый ваятель. – Лучшие скульпторы сейчас работают в новом городе, все, кто превосходят тебя по мастерству…
Тотмий смутился от неожиданной похвалы.
– Что ты, мастер, – торопливо проговорил он. – Я не могу судить о своем искусстве относительно других.
– И правильно поступаешь, – ответил Махрос, потирая ладони. – Ну а теперь начнем учебу, ты ведь просил обучить тебя работе с красками.
Тотмий присел на низкую скамеечку подле египтянина, а тот наставительно продолжал: