– Я учу тебя, чужеземец, – терпению Махроса не было предела. – И я заставлю выслушать меня до конца. У нас считается величайшим искусством сотворить скульптуру похожей на оригинал. Но поскольку не всегда это удается, либо облик изображаемого приукрашивается специально…
– Или то, что получается, похоже на кого-то другого, – подхватил Тотмий, но египтянин не заметил его колкости:
– Да! Одним словом, выход нашли в том, что стали применять надписи на скульптурах. Постепенно это настолько прижилось, что даже точные портреты обязательно снабжают пояснительным именем, на подножии или на боку изваяния. А когда желают стереть память о человеке, стирают имя со статуи. И действительно, проходят года, люди, знавшие умершего в лицо, тоже уходят в миры иные, и с ними в бездну забвения уплывает имя несчастного…
– Наверное, это и вправду действенный способ борьбы с врагами, – иронично заметил Тотмий. – Но какое к нему отношение имеет наш разговор?
– Ты хочешь. Чтобы я тебе все разжевал? Как с тобой трудно! – теряя терпение, сказал Махрос. – Понимаешь ли ты, что скульптура переживает человека на тысячелетия?
– Понимаю.
– Понимаешь, что КА бессмертен и будет жить в этой скульптуре до скончания веков?
– Да.
– Тогда чего непонятного тебе в спокойном взгляде статуи, обращенном в вечность сквозь суетность бренного мира, где копошатся люди и нет ничего дорогого – нет успокоения?
– Так, если я понял правильно, «вечный взгляд» должен смотреть сквозь время?
– Верно.
– Эта застывшая маска должна показать, что вечен КА?
– Да, КА как бессмертная часть человека.
– Понимаю, мастер, – Тотмий поднялся со скамейки и, увлеченно разговаривая, прошелся по комнате. – Значит, скульптор должен создавать похожее на человека изображение только ради КА – вечной его половины?
– Да.
– Но тогда где же труд скульптора? – внезапно возмутился Тотмий. – Где истинное мастерство?
– Важно добиваться похожести… – попробовал возразить ему Махрос.
– Зачем? – Твердо произнес молодой человек. – Ведь существуют мастера, способные с помощью золотой фольги и воска снимать идеально достоверную маску с лица умершего.
– Умершего, Тотмий! Умершего!!! Но куда деваться КА, пока с человека снимут маску и сделают скульптуру? Он пойдет бесчинствовать, совершать злодеяния! Мы не должны допускать этого!
– Мастер! Неужели нельзя снять такую же маску с живого человека?
– Что ты! Это недопустимо!
– Это никогда не делалось, только и всего, ведь так? Но я очень удивлен, что задача скульптора в таком великом государстве, как Египет, сводится к такому минимуму, меньше которого только полное отсутствие мастерства, что восполняется надписями на скульптуре, дабы люди поняли, кто изображен.
– Тотмий, как ты смеешь?! – губы египтянина дрогнули. – Ты все перевернул с ног на голову!
– Я жалею, что начал этот разговор. Надо вернуться к учебе. Мастер, ты обещал, что научишь меня работать с красками…
Египтянин резко глянул на иноземца и сказал:
– По-моему. Мне не стоит утруждать тебя, поскольку это тоже находится за пределами твоего понимания. Мы зря потратим время. Я не смогу научить тебя тому, что ты уже заранее отвергаешь, над чем насмехаешься и богохульствуешь. Да, ты житель других земель, тебе не надо знать наших законов, они противоречат каким-то твоим представлениям об искусстве! Но поверь мне, несчастный, тебе не стать скульптором в стране, чьи нормы ты не желаешь признавать! Я сожалею, что такой дар, как у тебя, не найдет себе применения только из-за упрямства того, кому дано так много! – Махрос умолк, отвернувшись от Тотмия.
Некоторое время оба молчали.
Молодой человек приходил в себя после небольшого замешательства, вызванного неожиданной откровенностью египтянина, и первый нарушил тишину:
– Прости меня, досточтимый мастер. Я, наверное, и вправду глуп, но и ты должен понять меня. Объясни же, какими последствиями грозит ваятелю несоблюдение ваших вековых законов?
Махрос молчал, отвернувшись от Тотмия.
– Мастер, я спрашиваю тебя, человека немолодого и умудренного жизненным опытом, чего боишься ты, когда говоришь мне о законах твоей страны? Кары богов? Преследования жрецами? Чего?
Египтянин медленно повернулся к говорившему.
– Если боишься ты, то почему и я должен испугаться вместе с тобой? – спросил Тотмий.
Их взгляды встретились.
Молодой человек ждал ответа, не смущаясь и не отводя глаз. Махрос думал о чем-то своем, изучая лицо иноземца.
Наконец он сказал:
– Я не знаю, откуда ты здесь взялся, но раз уж пребываешь при дворе, ты должен стать египтянином. У нас заведено подчиняться обычаям предков, и раз это принято, я подчиняюсь им. Я ничего не боюсь, потому что знаю свой путь. И я не сверну с этого пути. Я не считаю себя вправе вдыхать жизнь в статую. Это удел богов. И также никому не позволю надругательство над богами, кем бы ни был тот, кто осмелится пуститься на это. Я поклоняюсь своему богу, давшему мне жизнь, и я буду верен ему до конца.