– Откуда ты взялся? – продолжал скульптор. – Затеял драку в священном месте, поднял шум. Убирайся!
Его голос отразили колонны недостроенного храма, и последнее слово прозвучало, как проклятье. Мальчишка втянул голову в плечи. Юти, доселе державший его за руки, отпустил его, и он понял, что ему придется уйти из этого сказочного мира, подарившего ему сегодня несколько часов счастья.
Поникнув головой, медленно пошел он по направлению выхода и услышал за своей спиной негромкую речь Юти:
– Бек поступил неправильно, решив прогнать его прочь. Я наблюдал за ним. Он долго стоял и смотрел на нашу работу.
Мальчишка в надежде обернулся.
Мен, Юти и несколько сникший Бек смотрели на него. Он воспринял это, как разрешение остаться или сказать несколько слов перед уходом.
Он приблизился к скульпторам и, преодолевая смущение, произнес:
– Я виноват, уважаемые… Но позвольте мне объяснить, почему я пришел сюда…
– Да, мы слушаем тебя, – спокойно сказал Юти. – Говори.
Мен молча кивнул головой. Бек поджал разбитые губы.
– Уважаемые, я сын простого ремесленника, но мне бы хотелось работать так, как вы. Я хочу научиться вашему делу. Я мечтаю назваться вашим учеником, уважаемые. Я хочу стать скульптором.
Мен отвел глаза и при этом замотал головой: «Нет». Бек, заметив это, затаил в губах усмешку. Юти молчал.
– Нельзя? Мальчишка еще лелеял надежду. – Но почему, скажите, уважаемые!
– Пойми, мальчик, – попытался ему объяснить главный скульптор. – Наше искусство доступно не для каждого. Видишь ли, чтобы сделаться ваятелем, недостаточно одного желания. Необходимо иметь особую одаренность, расположенность к этому ремеслу: как физическую, так и умственную. Ты должен по-особому видеть мир, а это очень сложно. И этому долго учатся.
– Я готов долго учиться! – с пылом воскликнул мальчишка, но Юти, словно не замечая этого, продолжал:
– Мы учились этому ремеслу с раннего детства, воспитывались иначе, чем дети ремесленников и крестьян. Скульптор – это другой мир, в который не войти без особой подготовки. И мало получить воспитание, нужна еще и память предков. Ты хочешь знать, что это? – Юти говорил так, будто утешал безнадежного больного. – Это то необъяснимое, когда потомственный скотовод с младенчества находит общих язык с животными, сын военачальника с рождения способен вести за собой людей… Мой дед занимался ваянием и научил этому моего отца, от которого знания и мастерство неминуемо перешли ко мне. Ты видишь Бека? – мальчишка кинул завистливый взгляд на своего недруга, а тот с презрением посмотрел в ответ. – Он хоть и кичлив, но ему на роду написано быть скульптором, и здесь ничего не изменишь. Это, конечно, кажется несправедливым, потому что ты должен вернуться к отцу и научиться у него тому, что умеет он. Пойми, я говорю это, сочувствуя тебе. Но участь человека определена богами, и если боги сделали тебя сыном ремесленника, значит, так тому и быть.
Мальчишка почувствовал, как огромные горячие капли наплывают ему на глаза. Он глубоко вздохнул, слезы отступили, но в носу от этого сделалось мокро.
– Не огорчайся, – продолжал Юти. – Ты перерос тот возраст, когда еще было не поздно браться за твое обучение. Тебе ведь уже лет тринадцать?
– Четырнадцать, – буркнул мальчишка.
– Тем более! И, как я вижу, ты беден. А для того, чтобы учиться, необходимо платить за полученные знания. Поэтому тебе остается только смириться с судьбой. Ничего не изменишь.
Мальчишка молча повернулся и, ни на кого не глядя, побрел из храма, низко опустив голову. Он старался скрыть слезы, безудержно бежавшие из глаз и падающие на каменные плиты пола.
– Постой! – ласково позвал его Юти.
Тот медленно обернулся.
– Если тебе так уж нравится наша работа, приходи, смотри, сколько пожелаешь, – как можно более доброжелательно произнес Юти. – Как твое имя?
– Халосет, – не сразу сказал мальчишка слегка охрипшим голосом.
– Приходи, Халосет.
Он не ответил, еще больше втянул голову в плечи и побрел прочь от группы скульпторов, которые молча смотрели ему вслед, пока его фигурка не потерялась из виду в лучах слепящего солнца, а потом вновь принялись за работу.
Оказавшись на улице, Халосет побрел в сторону Хапи, и шаги его все учащались. И вот он уже бежал, а его скорость наталкивала на мысль о погоне. Но никто не преследовал грязного подростка, хлюпающего носом и то и дело растирающего по лицу влагу, сочившуюся из-под густых длинных ресниц, не знавших мустайма. Это были слезы обиды и боли. Он не мог с ними справиться и от досады бежал все быстрее. Он несся, не разбирая дороги, не глядя под ноги, благо, людей ему на пути попадалось немного, и каждый предусмотрительно отступал в сторону.