– О божественный, – немного оправившись, промолвил Куш. – Но кто же пойдет служить в храм безвестного бога, чье имя почти неизвестно в Египте? Или ты собираешься объединить всех нас под общим началом?
– Ты, мудрейший, заботишься о процветании храма Атона? Так знай же, у нового бога будут и новые жрецы.
– Но фараон! Никто из нас не посмеет изменить своим богам и встать под своды храма бога-самозванца.
Куш сказал это и сам затрясся от собственной смелости. Фараон, не мигая, смотрел на него.
– Ты хочешь сказать, Куш, что все жрецы останутся верны своим богам и не покинут храмов? – Амонхотеп IV казался страшен, его голос гремел и растекался по двору. – Вы собираетесь идти и справлять культы Амона и Мут даже после того, как они мной упразднены?
– У фараона нет власти упразднять богов! – отчаянно выкрикнул Куш.
– Ты ошибаешься, мудрейший! Я закрываю ваши храмы, запрещаю службы, а сокровища, скопленные в подземных лабиринтах, передаю в храм Атона!
Куш попытался возразить, но с его губ сорвались звуки, похожие на кудахтанье.
– Вы думали сохранить свои сокровища? Вы рассчитывали вечно править Египтом за спиной фараона? – Амонхотеп IV выдержал паузу и продолжал. – Я объявляю опять, чтобы все собравшиеся поняли – нет иного бога, кроме Атона. И всех, кто будет препятствовать мне и моему небесному отцу, станет преследовать полиция. Ясно ли вам, мудрые мужи, слова вашего повелителя?
Жрецы не роптали. Казалось, у них пропала способность изъясняться. Подобного кощунства и глумления над вековыми устоями и богами никто из них не ведал.
Наконец, проглотив комок в пересохшем горле, Куш произнес:
– А как же народ? Что ты, божественный, скажешь народу, который, лишившись страха перед могущественными богами, начнет бесчинствовать? Или культ нового бога будет так жесток, что заставит всех молчать и повиноваться? Никакой полиции не хватит, чтобы усмирять людей.
– Ты прав, мудрейший, – спокойно отвечал повелитель. – Ты знаешь народ и осведомлен о том, как с ним следует обращаться. Но ты не подозреваешь, что свобода и правда делают гораздо больше, чем вечный страх.
– О божественный! Я не верю своим ушам! Как можешь ты, половину жизни проведший среди нас под сводами храма Амона-Ра, теперь уничтожать все святое?!
– Я фараон, мудрейший, – холодно отвечал Амонхотеп IV. – И никто не может указывать мне, сыну Атона.
– Но божественный! – лепетал Куш. – Как же можно попирать богов? Ведь даже твое имя, о повелитель, означает «Амон доволен»?
– Отныне имя мое будет иным, – ледяным тоном ответил фараон.
– Я не узнаю своего ученика! – простонал жрец. – О божественный! Я обращаюсь к тебе не как к властителю, а как к человеку посвященному. Ты же знаешь, что Амон-Ра жестоко отомстит тебе за все наши беды, которые ты учиняешь нам нами. Он пошлет тебе смерть!
– Рано или поздно она настанет, – спокойно сказал фараон. – А что до мщения, то боги на него не способны, только людям свойственно мстить.
– О, повелитель! Я понял! – внезапно вскричал Куш. – Ты попросту задумал ограбить египетские храмы! Ты будешь проклят! – голос жреца сорвался, и он закашлялся.
– Ступайте, мудрейшие мужи, – промолвил повелитель. – С нынешнего дня вы перестанете быть жрецами Амона и Мут. Воспевайте в молитвах Атона-солнечного диска и несите в его храм богатства упраздненных богов, незаконно награбленные вами и вашими предшественниками.
Жрецы были в замешательстве. Одни повернулись, чтобы уйти, другие толклись на месте, третьи смотрели на фараона, в надежде, что он отменит свое решение. Но Амонхотеп молчал.
Куш собрался с последними силами и, подойдя вплотную к ступеням храма, где стоял фараон, спросил, в усмешке скривив рот:
– Если все храмы и боги упразднены, божественный, значит, упразднены и жрецы. Некому служить твоему богу. Никто не займет место верховного жреца Египта!
– Ты вновь ошибаешься, – не смутившись, отвечал Амонхотеп IV. – Неслучайно мои изваяния стоят у входа в храм, ибо я сам буду верховным жрецом моего бога!
– Ты? – изумился Куш.
– Да, мудрейший. Ты верно сказал, что я – посвященный, и мне известно очень многое; Хануахет научил меня тому, что не дано знать простому смертному. Никому не доверю я служение моему богу, который возложил на меня честь назвать его единственным богом моей страны.
– Ты… шутишь, о божественный? – Куш вглядывался в лицо фараона, а тот вместо ответа сверкнул глазами и повернулся, чтобы уйти в храм.