Египет. Уасет.
По знойным улицам Уасета шел высокий человек, завернутый в длинную походную накидку. По его обуви и одежде можно было понять, что он принадлежит к свите фараона. Миновав кварталы зажиточных египтян, он очутился среди скромных построек ремесленников. Там человек слегка замедлил движение, словно пытаясь сориентироваться на месте, но вскоре решительно направился к одному из домов и, отворив дверь, скрылся внутри.
Косые лучи солнца падали на постель, затерявшуюся среди груды каких-то черепков и каменных глыб. Пахло пылью и крысами. Вошедший чуть не упал, споткнувшись о брошенные на дороге обломки скамейки. Дремавший на постели человек встрепенулся и, повернув лицо, спросил слабым голосом: «Кто здесь?»
– Это я, – ответил гость. – Твой ученик Тотмий.
– Тотмий? – переспросил старик. – Что тебя привело сюда?
– О, досточтимый Махрос! – воскликнул молодой человек, подходя к больному. – Наверное, ты знаешь о новом городе, в который переезжает весь двор, в том числе и я.
– Куда? – переспросил старик.
– В Ахетатон, так фараону было угодно назвать его.
– И ты пришел проститься?
– Нет, мастер, я хочу просить тебя поехать вместе со мной.
– Зачем?
– О, почтенный Махрос! Неужели тебе необходимы объяснения? Ты нужен нам!
– Кому?
– Мне нужен, досточтимый Махрос.
– В чем эта необходимость?
– В твоем опыте, я хочу учиться у старейшего скульптора двора.
– Я давно уже не придворный.
– Но, – Тотмий замялся. – Я знаю, что ты одинок и болен, и я хочу, чтобы ты не чувствовал себя брошенным.
– У тебя еще нет учеников? – осведомился старик.
– Нет, но сейчас это неважно.
– Ты хочешь научить своим премудростям меня?
– Нет, о, мастер! Я не смею!
– Юноша, – произнес старик. – Я открою тебе историю своей жизни. Может, она окажется в чем-то полезной тебе…
– Я готов слушать, почтеннейший, – Тотмий присел подле постели на полуразвалившуюся скамейку, а Махрос возвел глаза к потолку и начал:
– Когда я был молод, меня тоже посещали дерзкие замыслы. Я хотел перевернуть устои, бросить вызов жреческим канонам. Действительно! Какое отношение к моему искусству имеют жрецы? Кто лучше меня знает тонкости моего мастерства?.. Я спорил, дерзил… Это было еще в ту пору, когда на троне Египта сидел Мемноний III, отец нынешнего фараона. Я состоял при нем придворным ваятелем и надеялся, что мои опыты будут поддержаны и защищены владыкой. Но я ошибся. Фараон не позаботился о том, чтобы отвести от меня нападки жречества. Он не хотел борьбы, он слыл дипломатом. И служители богов напустились на меня, грозили карой… – он тяжело вздохнул. – Да, они умели убеждать! И они отбили у меня всю охоту к поиску. Безрассудный юнец, с тех пор я стал бояться всего, что могло бы угрожать моей жизни. Я дрожал и постоянно оглядывался на авторитеты. Это вошло в привычку. Вот почему я всякий раз распекал тебя, Тотмий. Я пытался внушить и твоему сердцу тот страх, что на протяжении долгих лет жил в моем теле.
– Поэтому ты ушел? – спросил Тотмий. – Ты не хотел учиться у меня?
– Нет, – старик подумал и продолжал. – Когда палка вырастает кривой, ее выпрямляют, долго отмачивая в воде. Но если кто-нибудь захочет вновь искривить ее, не отмачивая, памятуя, что такой она была когда-то, палка сломается…
– О мастер! Ты же не палка! Кто собирается ломать тебя?
– Я сам. Я решил отойти от ремесла, и мне это было нелегко.
– Но зачем?
– Когда-то я предал себя. Вот уже три с лишним года я не брал в руки инструменты ваятеля. А когда мне попалась на глаза одна из моих старых работ, я решил ее повторить и не смог! Я не смог… Тотмий! – голос старика дрогнул, из глаз по щекам покатились слезы. – Значит, я зря дожил до таких лет. Нет того человека, который боролся со жречеством тридцать лет назад! Я умер гораздо раньше, чем понял это. И не осталось ничего взамен. Ни настоящих учеников, ни стоящих работа, лишь те, которые так поразили тебя однажды – маленькие робкие попытки, до которых жречество не добралось и не уничтожило их.
– О, почтенный мастер! – удивленно воскликнул молодой человек. – Если я понял правильно, мне довелось учиться на скульптурах, созданных тобой?
– Да.
– Тогда я могу действительно считать себя учеником мастера Махроса.
– Это было бы несправедливо. Ты учился без моей помощи.
– Но я восхищен тобой, почтеннейший! Почему же ты раньше ничего не говорил? Я мог бы знать о твоем подвиге!
– Что ты говоришь, юноша? – старик с досадой отвернулся к стене. – Это самый постыдный период в моей жизни.