Ему снился Карнавал, тот самый, из его детства: родители не хотели пускать его на площадь, чтобы он не видел сожжение таонганок. «Декларация о защите жизни и смерти» была принята всего десять лет назад и многие не могли привыкнуть к тому, что каждый имел право не только на публичную жизнь, но и на публичную смерть. Родители Эда старались оградить сына от травмирующих зрелищ, пусть и законных, но в тот Карнавал Эдуард проявил самостоятельность и сбежал из дома на праздник. На площади была толчея, люди кругом кричали, веселились или наоборот были недовольны. Маленький Эд растерял весь свой бунтарский дух и пытался просто выбраться из толпы, но ему это плохо удавалось, как вдруг люди сами разом расступились. По освободившемуся проходу шли женщины. Нет, это теперь, своим взрослым умом, детектив понимал, что они шли, но тогда ему казалось, что они плыли, плавно рассекая воздух. Движения каждой были такими грациозными, нереальными, что хотелось потрогать хотя бы подол нежно-голубого платья, чтобы понять – иллюзия это или нет. Эдуард, завороженный прекрасным зрелищем, протянул руку в странном порыве и таонганка взяла его маленькие пальчики в свои горячие ладони. Мальчик послушно шёл за ней, надеясь, что этот восхитительный миг единения с волшебной жрицей продлится чуточку дольше, пока кто-то из толпы отчаянно не закричал. Магия момента пропала и Эд понял, что стоит у самого жертвенного помоста, на который уже входила женщина. Он хотел убрать свою руку из ладони, но та сжалась, крепче держа мальчика.
-Не бойся, великий Талог не причинит тебе боли. Огонь пожрёт тебя, но ты даже не почувствуешь это. Жертва будет принята и красный бог возродится, чтобы сразиться с чёрным Дарлогом на рассвете.
Голос таонганки был спокоен, как у человека, уверенного в своих словах, она потянула ребёнка сильнее, но Эд вдруг осознал, что это всё значит и громко заплакал. Люди из толпы схватили его и оттащили от безумной женщины, но та даже не повела плечом, а просто медленно пошла к своей смерти. «Жертва будет принята...» - крутилось в голове у Эдуарда, когда сотни чужих рук проталкивали его подальше от помоста. В тот год жертвенные костры пылали особенно жарко.
Спилфейк встрепенулся и закашлялся, будильник громко звенел, отгоняя сон и страшные воспоминания. Детектив неловко поднялся с постели, тяжело дыша, во рту стоял кислый привкус вчерашнего вина, а глаза болели от утреннего света. В ванной, стоя под прохладными струями воды, Эд составлял план действий на предстоящий день. Сначала душ, потом кофе и таблетки от головы, поездка в участок, чтобы договориться с шефом о замене, позвонить Натану и узнать как Лиза, пообедать чем-нибудь лёгким, чтобы не стало плохо в толпе, приехать домой, переодеться и заступить на службу. Никаких заминок, никаких воспоминаний, только рациональное распределение действий во времени. Спилфейк вышел из душа бодрый и решительный, именно сегодня он покончит со своими детскими страхами навсегда.
Правда, чем ближе становился вечер, тем быстрее таяла решительность Эда, он никогда не считал себя трусом, но сейчас боялся. Всё было бы намного проще будь это страх чего-то конкретного: змей, пауков, толпы, но у чувства детектива не было ни имени, ни лица, это было просто стойкое ощущение неотвратимости конца, но что именно должно было закончиться - Эд не понимал. За целый день Спилфейк так и не смог позвонить Натану, сначала были проблемы на работе – шефу всё никак не удавалось договориться с начальником четырнадцатого участка о замене, потом собственные тревоги вытеснили мысли о других людях. С другой стороны, что может случиться с Лизой? Её же выпустили из-под ареста, а значит она либо спит дома под дозой лекарств, либо уже в клинике, под присмотром опытных медсестёр. Восемнадцать лет Эдуард первым делом беспокоился о Лизе и только потом о себе, но сегодня всё иначе, Эд не хотел, чтобы к его тревоге примешивалось что-то ещё.
Спилфейк заехал домой и принялся искать новую рубашку, старая пошла пятнами пота на спине и под мышками, детектив выглядел измученно и нездорово, не столько из-за страшного предчувствия, сколько из-за желания выпить. Переодевшись в свежую одежду, Эд выскочил из дома даже не взглянув в зеркало, нельзя было оставаться в квартире дольше, чем нужно, ведь холодильник наверняка хранил в себе пару бутылок пива.
Почти все жители Эрендвила и окрестностей собрались на огромной центральной площади. Несмотря на своё название, Карнавал Смерти вдыхал в город больше жизни, чем какие-либо другие праздники. Местные жители и туристы переодевались в своих любимых персонажей и расхаживали под носом друг у друга, стараясь сильнее вжиться в роль. Из-за обилия людей на площади, кругом стояла духота и шум. Полицейские бродили среди масок, держа в одной руке стакан с холодным лимонадом, а другой поглаживая дубинку на поясе, чтобы в случае чего вмешаться и остановить конфликт. Спилфейк сейчас тоже был одним из таких блюстителей порядка, ему пришлось одолжить дубинку на полицейском складе, потому что свою он давно сдал за ненадобностью: в повседневной работе он носил с собой пистолет, а ни на какие другие праздники, кроме Карнавала, детективов патрульными не ставили.
Вечер смиренно уступал своё место ночи и людей становилось меньше, кто-то устал от многочасового веселья, кого-то друзья утаскивали домой вусмерть пьяными, а кто-то просто не хотел оставаться на заключительную часть программы Карнавала Смерти. Эдуард, сначала забывший о своей тревоге, снова уловил в себе внутреннюю дрожь, ему очень хотелось уйти, но чувство долга и желание перебороть себя, словно приковали детектива к месту. Постепенно на площади осталась только треть толпы, но Эд всё равно разочарованно сплюнул, в его детстве на сожжение таонганок приходило намного меньше людей, то ли у многих проснулась тяга к культу Талога, то ли жажда зрелищ пересилила сострадание.