Спилфейк вспомнил, что ему говорили родители об этих женщинах и их боге: культ Талога был известен давно, но, как и другие ответвления от официально признанных религий, быстро растерял всех своих последователей и зачах, второе дыхание ему дала «Декларация о защите жизни и смерти». С тех пор как люди получили право распоряжаться своей смертью, мир всколыхнула волна новых и старых верований, человеческое жертвоприношение стало доступным, как никогда. Значительно увеличилось и количество преступлений, связанных с подделкой самоубийств, поэтому каждый случай публичной смерти тщательно проверялся полицией. Эд знал, что его родители особенно ненавидели культ Талога за то, что его проповедники в открытую призывали отдавать свою жизнь их богу и часто ходили по домам, раздавая всем свои красные книги. Только в зрелом возрасте Эд прочёл в документах родителей, что у него была родная тётя, сестра матери, которая поддалась на уговоры и стала таонганкой, её сожгли в тот год, когда Эдуарду исполнилось два. Спилфейк не мог понять, как кто-то, совершенно здоровый и не отчаявшийся, соглашался на собственное сожжение. Каждый год во всём мире проходит больше сотни праздников и ритуалов, где последователи Талога предают своих жриц огню, неужели так много женщин только и ждут, чтобы умереть? Эдуард был не единственным, кого волновали эти вопросы, культ Талога постоянно проверялся на предмет махинаций с заявлениями о самоубийстве и психическое воздействие на личность, но ни разу подозрения не подтвердились. Всем таонганкам было больше двадцати одного и они уверяли, что добровольно подписывали документы, во всяком случае так говорили те, кто был ещё жив.
Окружающие люди резко замолчали и это сбило детектива с мыслей, он удивлённо заворочал головой, пытаясь найти причину произошедшего и вдруг остолбенел, Эду показалось будто его сердце перестало биться, а к горлу подступил комок из салата, съеденного на обед. По проходу, образованному толпой, шли таонганки. Их наряды легко развевались, словно по площади гулял ветерок, на самом же деле Спилфейку казалось, будто воздух застыл. Девушки шли глядя только вперёд, на помост со сложенными на нём погребальными кострами. Позади них, в красном одеянии, шёл проповедник, который после пафосной короткой речи зажжёт факел и предаст огню этих несчастных жриц. Эд покачнулся, ему стало нестерпимо плохо: голова пошла кругом, а живот наполнила непонятная резь. Детектив прикрыл глаза и медленно задышал, глубоко вдыхая запахи толпы, он попытался придти в себя и на какой-то миг ему это удалось, но когда он открыл глаза – мир чуть не перевернулся у него под ногами: одна из таонганок ласково погладила мальчика из толпы и тот пошёл за ней, красный проповедник делал вид, что ничего не замечает. Спилфейк ринулся сквозь толпу, громко ругаясь и толкая людей локтями, жгучая, неудержимая ярость переполняла его, заглушая даже пробирающий до костей страх. Всё как тогда, таонганка снова хочет взять с собой ещё одну жертву, только теперь на месте Эда другой ребёнок.
-А ну отпусти его, ты, сумасшедшая тварь!- Эдуард подскочил к жрице и, не удержавшись, дал ей пощёчину. Голова девушки откинулась от удара и она выпустила руку ребёнка.
Толпа пришла в себя и неодобрительно загудела, осознав, что чуть не стала свидетелем детоубийства. Гневные крики быстро набирали силу и проповедник начал буквально толкать таонганок на помост, явно боясь, что церемония пройдёт не по плану. Эд прижал к себе ребёнка, пытаясь высмотреть в бушующей массе людей его родителей, но тех нигде не было. Речь о восхвалении Талога быстро закончилась, сокращённая до пары минут из-за возрастающего волнения вокруг. Проповедник привязал таонганок к столбам над кострами и поджёг специально приготовленную жидкость под ними своим факелом. Пламя вспыхнуло так быстро, что последователю Талога пришлось отскочить в сторону, уж он-то не собирался сегодня приносить себя в жертву. Эд посильнее прижал к себе мальчика, заставляя того уткнуться лицом ему в рубашку, да и сам детектив прикрыл лицо, лишь бы не видеть этот ужас. Он ожидал громких, пугающих криков боли, но вокруг стояла гнетущая тишина, даже те, кто до этого недовольно орал – резко стихли, поражённые кошмарным зрелищем.