Римоны нет в комнате.
— Слушай, Азария, что это за книгу ты читаешь весь вечер?
— Письма. На английском. Это философская книга.
— Письма? К кому?
— К разным людям. Это письма Спинозы.
— Ладно. Читай себе. Не собираюсь тебе мешать.
— Ты не мешаешь, Иони. Наоборот. Я думал, ты дремлешь.
— Я? С чего это вдруг? Только в рабочее время, когда ты вытворяешь всякие чудеса в гараже. Вот тогда я готов вздремнуть. А сейчас я как раз думал о том коне и нашел простое решение.
— Какой еще конь?
— Тот самый конь, Твой. В партии, которую ты вчера проиграл, хотя у тебя было преимущество, ладья… Еще немного — и она вернется.
— Она пошла на какое-то заседание? На репетицию хора?
— Она сегодня дежурит в клубе. Подает кофе и печенье участникам кружка еврейской философии. Сточнику, Срулику, Яшеку и остальным. О чем же написано у тебя там, в этой книжке?
— О философии. Идеях. Взглядах на мир. Это написал Спиноза. Иони?
— Что?
— Слабак… Так меня называли в армии. Ты считаешь, что я слабак? Или враль? Или слегка ненормальный?
— Слушай, Азария, тебе ни разу не хотелось взять и просто уехать за границу? Скажем, пожить одному в каком-нибудь огромном городе вроде Рио-де-Жанейро или Шанхая? Там, где тебя никто не знает, где ты для всех чужой и никому ничем не обязан? И целыми днями только и делать, что молча слоняться по улицам, без всякой цели, даже без часов на руке?
— Об этом русские говорят так: останется человек один, попадется он чёрту, того и гляди. Есть такая поговорка. Видишь ли, Иони, я уже достаточно покрутился в одиночку да и намолчался вдосталь. Сначала там, в чужой стране, не в Израиле, а потом и здесь. И всегда меня хотели уничтожить. И не только Гитлер. Даже здесь поначалу, во временном палаточном лагере для новых репатриантов, да и в армии были такие, кто ненавидел меня. Их сразу никогда не распознаешь. Может, и ты собираешься меня убить, хоть и все равно что старший брат мне, как говорят русские, и ради тебя я без колебаний прыгнул бы в огонь.
— Что еще за огонь у тебя в голове? Послушай, какой дождь на улице. Если бы сию же минуту ты отправился, скажем, в Манилу? Или в Бангкок? Ты вообще-то слышал о таком городе?
— Я? Да ни за что на свете! Только бы осесть на одном месте, чтобы были мир и покой. Чтобы не стремились все время меня убить. Пусть даже нам придется кое в чем уступить. На серу. Не беда. Только бы провести всю жизнь среди добрых друзей. Среди евреев. Среди братьев. Играть на гитаре, чтобы всем нам было хорошо. Излагать на бумаге свои идеи и мысли, приносящие нам либо утешение, либо пользу. Чтобы все было хорошо. Чтобы в конце концов меня не держали за слабака, не просто терпели. И еще не мешать вам, потому что, если я мешаю, значит, так и остался мерзавцем и жизнь в кибуце не исправила мою душу. А тогда уж лучше мне немедленно исчезнуть и жить в полном одиночестве в какой-нибудь хижине в горах, питаться грибами и кореньями, утолять жажду водой из ручья или тающим снегом. И хоть я и боюсь спрашивать, она всегда говорит мне: «Заро, оставайся, ты совсем мне не мешаешь, и Иони тоже».
— Это так. Что касается меня, во всяком случае. Напротив, это такое огромное удовольствие — видеть, как вся эта история выводит из себя моих родителей. Их и весь кибуц. Анат, жена Уди, к примеру, поймала меня позавчера и спрашивает таким сладким голосом, не ревную ли я хоть немножко. А я ей отвечаю: «Спасибо, не к чему». Тоже дуреха. По мне, ты можешь оставаться здесь, пока и из тебя, словно из каменной стены, как сказано в Священном Писании, не прорастет иссоп. Мне ты не мешаешь.
— Спасибо, Иони. Может, ты позволишь мне задать, как говорится, личный вопрос? Всего один? Но ты не обязан отвечать. Есть такая детская поговорка: хитрая лиса вопросы задавала, пока сама в капкан не попала. Вот и мне лучше всего помолчать. Мои разговоры всегда приносят одни несчастья.
— Ну, так задавай свой вопрос, хватит морочить голову.
— Иони, скажи, ты… ты уже стал моим другом? Хоть немножко?
— Не знаю. Возможно. Я об этом не думал. Впрочем, знаешь что? Да. Почему бы и нет. Только тебе это ничего не дает. Потому что я давно уже не здесь. Кроме того, иногда мне хочется придушить тебя. И ее вместе с тобой. Вот так, придушить собственными руками, медленно и наверняка. Или насадить вас на штык, как это сделал в бою мой брат с двумя солдатами иорданского Арабского легиона, за что и был отмечен командованием. Ну да ладно, мы друзья. И не просто друзья. Я, например, оставляю тебе почти всю свою одежду, кроме той, что войдет в маленький чемодан. Нет, не чемодан. С чего это вдруг чемодан? В рюкзак. И шахматы. Со всеми журналами в придачу. И моих родителей — в подарок. И отвертки, и молоток, и плоскогубцы, и грабли, и вилы, чтобы летом ты мог разбить в саду цветочные клумбы, как она любит. На здоровье! Не за что. И даже Тию. А может, и мои бритвенные принадлежности, поскольку мне хочется отпустить бороду. Чего ты еще хочешь от меня? Только скажи. Быть может, зубную щетку?