Никита улыбнулся: «Хитрая же все-таки бестия этот Баранов».
— А как вы догадались?
— Методом исключения, — уклонился от ответа Баранов. — А теперь вираж, глубокий. Брось ручку!
Инструктор взял управление на себя. Сверкающие плоскости слегка накренились влево. Повинуясь Баранову, самолет входил во все более крутой вираж, пока крылья не встали почти вертикально.
— Повтори.
Никита, который в этот момент больше думал о Татьяне, чем о технике пилотирования, совершил грубую ошибку. Вместо того чтобы плавно двинуть ручку управления влево и осуществить поворот при помощи элеронов, он резко дал левую ногу, и самолет развернулся, как телега на ровном месте.
— Выкинь из головы девчонку, хотя бы на время, — язвительно заметил Баранов. — Это тебе не «Морис Фарман», а современная боевая машина, на ней можно чертом крутиться, а ты средневековые па выделываешь… Еще раз.
Никита снова допустил ошибку и тут же услышал:
— Я тебе советую с ней помириться.
— Как? — непроизвольно вырвалось у Никиты.
— Это сложным вопрос, малыш. По сделать это просто необходимо — ты перестанешь нервничать.
ГЛАВА VIII
После экзаменов курсантов перевели в летние лагеря.
В палатке было душно, и Никита долго не мог заснуть. Ворочался слева, маясь, и Алик Черепков. Зато Славка спал как убитый, разбросав руки и засунув, как обычно, голову под подушку. Этим противошумовым средством он пользовался с первых дней. Как правило, после отбоя в кубрике полчаса-час стоял несусветный гам — ребята обсуждали события дня, — и, чтобы отгородиться от него, обстоятельный Славка, который не мог изменить своей привычке рано ложиться и с петухами вставать, воспользовался этим простым и мудрым способом.
Посвистывал во сне, точно встревоженный суслик, Миша Джибладзе. Леня Коренев вторил ему легким храпом.
Алик, которого прямо-таки выводили из себя всякие посторонние звуки, потянулся за ботинком.
— Не надо, — остановил его Никита. — Это же бесполезно.
Алик, вздохнув, согласился. Сосредоточенного, безмятежного математика можно было разбудить только кружкой холодной воды.
— Спи, — сказал Никита.
— А ты? — Алик повернулся на другой бок и с завистью посмотрел на Славку. — Вот кому дела мало, заткнул свои локаторы — и будь здоров.
— И ты не будь дураком, — посоветовал Никита. Алик снова вздохнул и, понизив голос до шепота, спросил:
— Никита, а почему Баранов меня всегда первым в дело бросает?
— Первым? — переспросил Никита.
— Да.
— Я думаю, из соображений чисто психологических, гуманных, так сказать.
— Ладно, — сказал Алик, чувствуя подвох. — Иди покури, а то расфилософствуешься…
Никите не спалось. Ночь была глухой, безлунной. Небо затянуто темной, грязной кисеей, лишь в нескольких прорехах, как на черном бархате, лежали чистые серебряные звезды. От воды веяло свежестью, а со стороны аэродрома, когда задувало, ветер доносил запах бензина и перегоревшего масла.
«Лишь бы погода не испортилась, — подумал Никита. — Что-то нам Баранов завтра преподнесет? Первым, конечно, полетит Алик». К этому привыкли, с этим уже считались. Алик был своеобразным барометром, и от его поведения в воздухе зависело не только настроение Баранова, но и успех остальных курсантов. Алик был трудным учеником. Никому другому не давалась так туго летная выучка, как Черепкову, и, наверное, поэтому Баранов, залезая в самолет, каждый раз первым приглашал с собой Алика — несобранный курсант забирал три четверти его энергии. Но и доставалось Черепкову больше всех. Если с Никитой Баранов разговаривал вежливо, со Славкой — с ироничной серьезностью, с Кореневым деловито и строго, а с Мишей Джибладзе, с которым вообще был запанибрата, дружески, то Алика в воздухе он крыл такой отборнейшей авиационной руганью, что у бедного одессита уши маками расцветали. Но Черепков держался мужественно, стоически. Уроки шли на пользу, и если он что усваивал, то накрепко. И довольный Баранов тогда, скашивая на него искрящийся смехом глаз, шутливо вопрошал:
— А что, Алик, попробуем высший пилотаж? — и хохотал вместе со всеми.
Из первого, так сказать, ознакомительного полета, цель которого заключалась в том, чтобы выявить, как будет вести и чувствовать себя курсант в воздухе, Алик вернулся белым, как мельничная мышь.
— Что с тобой? — обеспокоенно спросил Миша. Алик, точно оглоушенный бык, замотал головой.