К перрону подъехал «линкольн», и шофер Амоса Нидхэма собрался было вылезать.
— Не стоит, Ральф. Я и сам управлюсь с дверцей. Кстати, Джой… этот «роллс», на который ты так глазел, напомнил о моем приятеле. Хотя, может, я и ошибаюсь. Он жил в Мэриленде.
Кардоне, дернувшись, повернулся и уставился на ничего не подозревающего банкира:
— В Мэриленде? Кто в Мэриленде?
Остановившись у приоткрытой дверцы своей машины, Амос Нидхэм с добрым юмором посмотрел на Кардоне.
— Сомневаюсь, чтобы ты знал его. Он умер несколько лет назад… У него было забавное имя. Вечно его поддразнивали. Звали его Цезарь.
Сев в свой «линкольн», Амос Нидхэм хлопнул дверцей. «Роллс-ройс» добрался до конца дороги, отходившей от станции, и, повернув направо, понесся, набирая скорость, по направлению к главной артерии, ведущей в Манхеттен. Стоя на бетонной платформе железнодорожной станции Сэддл-Уолли, Кардоне все никак не мог преодолеть страх.
Тремьян!
Тремьян заодно с Таннером!
И Остерман!
Да Винчи… Цезарь!
И он, Джузеппе Амбруццио Кардионе, остался в полном одиночестве!
О Господи! Господи! Сын Божий! Святая Мария! Святая Мария, Матерь Божья! Омой мои руки его кровью! Кровью агнца! Исусе! Исусе! Отпусти мне грехи мои! Мария и Исус! Христос воскресший! Что же я творю?
12. Вторник — 5.00 пополудни
Вот уже несколько часов Тремьян бесцельно бродил по знакомым улочкам Ист-сайда. И останови кто-нибудь и спроси, куда он направляется, Дик не смог бы ответить.
Он был растерян. И напуган. Блэкстоун сказал достаточно много, но так ничего и не объяснил.
И Кардоне врал. Кому-то. То ли своей жене, то ли в офисе — это не важно. Главное — его не удалось застать. Тремьян понимал, что пока они не обсудят между собой все, связанное с Остерманом, он будет пребывать в панике.
Неужели Остерман предал их?
Неужели это в самом деле возможно?
Он пересек Вандербильд-авеню, рассеянно отметив, что идет к отелю «Билтмор», хотя ему там ничего не нужно.
Это хоть можно понять, подумал он. С «Билтмором» связаны воспоминания о тех временах, когда его ничто не беспокоило.
Он вошел в холл, смутно предчувствуя, что тут удастся встретить кого-то из забытых друзей молодости, — и внезапно перед глазами предстал тот, кого Тремьян не видел с четверть века. Он узнал лицо, хотя оно ужасно изменилось с годами: все в морщинах, — но никак не мог вспомнить имени. Это человек из его далекой юности.
Они смущенно приблизились друг к другу.
— Дик… Дик Тремьян! Да это в самом деле Дик Тремьян! Так?
— Да… А ты — Джим?
— Джек! Джек Таунсенд! Как поживаешь, Дик?
Мужчины обменялись рукопожатием, причем Таунсенд проявил неподдельный энтузиазм:
— Должно быть прошло двадцать пять, а то и тридцать лет! Выглядишь ты просто великолепно! Черт возьми, как тебе удается держать вес? Поделись-ка!
— Так и ты неплохо выглядишь. Честное слово, ты в порядке. Я и не знал, что ты в Нью-Йорке.
— Я не здесь. Обосновался в Толедо. Просто приехал на денек… Бог знает почему пришла в голову сумасшедшая мысль прилететь на самолете. Отказался от «Хилтона» и решил снять номер здесь, в надежде, что вдруг сюда забредет кто-то из нашей старой компании. Рехнуться можно, а? И смотри на кого напоролся!
— Да, забавно. Ей-богу, смешно. Только что я подумал то же самое.
— Пойдем, выпьем за встречу.
Таунсенд без устали сыпал воспоминаниями об их компании. Это становилось весьма утомительным.
А Тремьян не переставая думал о Кардоне. Покончив с третьей порцией выпивки, он огляделся в поисках телефонной будки, которую помнил еще с юности. Она таилась где-то у входа на кухню, и только постоянные обитатели «Билтмора» знали о ее существовании.
Больше ее там не было. А Джек Таунсенд ьсе болтал да болтал, громко излагая незабываемые воспоминания молодости.
Вошли двое негров в кожаных куртках, с бусами, и остановились в нескольких футах.
В те времена они здесь не показывались.
Приятные были времена.
Тремьян выпил четвертую порцию одним глотком. Таунсенд все не прекращал болтовни.
Он должен позвонить Джою! Его снова охватила паника. Может быть, Джою одной фразой удастся разрешить загадку Остермана.