На какую-то долю секунды между двумя мужчинами невольно возникло молчаливое напряжение. Но тут же исчезло, как немного раньше при встрече с Остерманом. Оба сделали вид, что ничего не случилось.
— Эй, Джон! Прости, что до меня не дошел твой звонок. Джинни говорила, что речь идет о каком-то юридическом совете.
— Я думал, что ты уже читал об этом.
— Что именно, ради Бога?
— В нью-йоркских газетах разворота мы не удостоились, но подожди, ты прочтешь наш еженедельник. Мы станем знаменитостями.
— О чем ты, черт побери, толкуешь?
— В среду нас ограбили. Ограбили, похитили, одурманили хлороформом или Бог знает чем еще!
— Ты шутишь!
— Черта с два! — Остерман появился в холле. — Как дела, Дик?
— Берни! Как поживаешь, старина? — оба обменялись рукопожатием, но было видно, что Тремьян не может отвлечься от Джона Таннера.
— Ты слышал, что он говорит? Ты слышал когда-нибудь такое? Ради Бога, что же случилось? Я до вторника торчал в городе. Не было времени даже заехать домой.
— Мы все тебе расскажем. Позже. Давайте я приготовлю выпивку, — Таннер поспешно отошел от них.
Он не мог ошибиться в оценке реакции Тремьяна. Юрист был не только потрясен услышанным, но и просто перепуган. Со вторника на него свалилось столько всего, что он не мог разобраться в этих событиях.
Сбив коктейль для Тремьянов, Таннер вышел в кухню и сквозь проем в дверях посмотрел в сторону бассейна. Хотя никого не было видно, он знал, что там полно народу. С биноклями, с рациями, возможно, с маленькими приемниками, записывающими каждое слово, сказанное в любом из уголков его дома.
— Эй, Джон, меня не проведешь! — к нему подошел Тремьян. — Клянусь Богом, я ничего об этом не знал. Какого черта ты не дозвонился до меня?
— Я пытался. Я даже звонил в Лонг-Айленд. Кажется, в Остербей.
— Вот черт! Знаешь, что я думаю? Ты или Элис должны были все передать Джинни. И не сомневайся, я бы удрал с конференции.
— Теперь все позади. Вот твоя выпивка.
Тремьян поднес стакан к губам:
— Но ты же не можешь оставить все как есть. Как думаешь действовать?
Таннер не был готов ответить на этот вопрос и лишь тупо уставился на него:
— Я… Мне не понравилось, как полиция взялась за дело.
— Полиция? Этот толстомордый Маккалиф?
— Я не говорил с капитаном Маккалифом.
— Ты оставил заявление.
— Да… да, оставил. Дженкинсу и Макдермотту.
— А куда, черт побери, провалился этот старый законник?
— Не знаю. Здесь его не было.
— О’кей. Значит Мак здесь не появлялся. Ты говоришь, что делом занимались Дженкинс и Макдермотт. Элис рассказала, что они были единственными, кто нашел тебя…
— Да. И я был жутко зол.
— Почему?
— Просто мне не понравилось, как они взялись за дело. По крайней мере, тогда. Сейчас я уже остыл. А когда пытался созвониться с тобой, я от злости мог убить кого-нибудь.
— Что ты имеешь в виду? Полиция небрежно работала? Ущемляла твои права? Что именно?
— Да не знаю, Дик! Я просто был в панике, вот и все. И в таком состоянии нужен адвокат.
— Я не адвокат. Дай-ка выпить, — Тремьян поймал взгляд Таннера. Тот подмигнул, как заигравшийся мальчишка:
— Но теперь все позади. Идем в дом.
— Пожалуй, нам попозже придется потолковать об этом подробнее. Может, выявятся какие-то детали, которых я пока не знаю.
Таннер пожал плечами, понимая, что позже Дику вряд ли захочется говорить с ним. Тремьян явно напуган, и в этом состоянии не сработал профессиональный инстинкт — все проверять. Когда они выходили из кухни, у Таннера осталось ощущение, что Тремьян сказал правду хотя бы об одной детали той среды. Здесь его не было.
Но знал ли он, кто тут был?
Было уже шесть, но Кардоне все не появлялись. Никто не задавал вопросов по этому поводу — время летело быстро, и если кого-то и волновало отсутствие третьей пары, он умело это скрывал. Через десять минут, посмотрев в окно, Таннер увидел, что мимо дома медленно проезжает машина. Это было такси Сэддл-Уолли, и лучи заходящего солнца отражались на эмалевой глади кузова. В заднем окне машины он заметил мелькнувшее лицо Джоя Кардоне. Тот, видимо, хотел убедиться, что все гости на месте.
Минут через сорок пять к дому подрулил черный «кадиллак» Кардоне. Когда они вошли в гостиную, бросилось в глаза, что Джой уже немного выпил. Это было заметно, потому что Джой, как правило, не злоупотреблял выпивкой, но сейчас говорил несколько громче обычного: