— Что ты там делаешь? — требовательно спросила Ева из-за двери минут десять спустя.
— Ну что по-твоему? Догадайся.
— Тогда потом не забудь открыть окно. Гости же.
Уилт открыл окно и вышел из уборной. Он уже принял решение.
— Штаты — это, конечно, заманчиво, — сказал он, споласкивая руки на кухне и вытирая их о тряпочку, специально разложенную для сушки латука. Ева подозрительно посмотрела на мужа. Когда Генри называет предложение заманчивым, обычно это означает, что он не намерен его принимать. Но придется — уж об этом она позаботится.
— Жаль только, что я не смогу поехать, — продолжил Уилт, заглядывая в холодильник.
Ева, которая только что завернула латук в чистую тряпочку, застыла на месте.
— Что значит «не смогу»?
— У меня же канадский курс. Ну, знаешь, по британским традициям и культуре, как в прошлом году.
— Ты ведь говорил, что не хочешь его брать. После всего геморроя, который был в тот раз.
— Говорил, — признал Уилт и сунул в рот кусочек «Ривиты» с гуммусом. — Но у Свинбурна жена в больнице, и ему не на кого оставить детей. Пришлось его заменить. Я не мог отказаться.
— Мог, если бы захотел. — Ева высунулась за порог кухни и, давая выход гневу, яростно затрясла салатом. — Это все отговорки. Просто ты боишься летать. Вспомни, что с тобой было, когда мы ездили в Марбеллу.
— Ничего я не боюсь! Я тогда занервничал из-за футбольных фанатов, когда они стали драться. Страх здесь ни при чем. Я согласился поработать за Свинбурна, вот и все. Между прочим, деньги нам отнюдь не помешают, вы же наверняка все потратите.
— Ты никогда ничего не слушаешь! Дядя Уолли оплачивает поездку и все расходы и…
Но по-настоящему разругаться не удалось, потому что раздался звонок, и на пороге появилась Сара Бэвис с рулоном плакатов. За ней стоял молодой человек с картонной коробкой. Уилт выскочил в заднюю дверь. Он поужинает в индийском ресторане.
Глава 3
Наутро Уилт встал рано и на велосипеде поехал в Техноколледж. Нужно было поскорее найти Свинбурна и уговорить его поменяться занятиями.
— Канадский курс отменили. Я думал, ты знаешь, — сказал Свинбурн, когда Уилт в обеденный перерыв наконец отыскал его в столовой. — По мне, так и черт с ним. Хотя денежки, конечно, не помешали бы.
— Отменили? С чего вдруг?
— Из-за секса. Потому что в прошлом году Роджер Мэннерс трахался с бабой из Ванкувера.
— А от него ждали чего-то другого? Это ж его единственное занятие. Несчастный осел помешан на сексе.
— В этот раз с бабой не повезло, — пояснил Свинбурн. — Залетела, и на редкость некстати — ее муж давным-давно сделал себе вазектомию. Так что беременность супруги оказалась для него весьма неприятным сюрпризом. Настолько неприятным, что он не поленился прилететь из Ванкувера и выследить Роджера-нехороджера. А потом пришел к нашему ректору с преприятнейшим известием.
— Каким?
— Что он подает на развод в суд, а Роджер — ответчик. И во-вторых, что в Канаде ему принадлежат телевизионная станция и несколько газет и он приложит все усилия, дабы ославить наш дорогой Техноколледж и в особенности курс по британской культуре и традициям, в которые, оказывается, входит адюльтер. Курсу, естественно, настал каюк. Странно, что ты не знал.
Уилт побежал к Питеру Брейнтри.
— Я должен срочно что-то придумать! Разрази меня гром, если я поеду в Уилму.
— А по мне, это очень заманчиво. На халяву-то. И вообще, американцы очень гостеприимны. По крайней мере, так мне всегда казалось.
Уилт содрогнулся.
— Одно дело гостеприимство, а совсем другое — дядя Уолли с тетей Джоан. Последний раз, когда они приезжали, нам пришлось с ними ужинать, в Лондоне, у них в отеле. Понятное дело, большущем, модерновом и охренительно дорогом. Ужин подавали в номер — разумеется, люкс. Это был сущий ад. Сначала мы пили, по словам Уолли, «настоящий» сухой мартини — черт знает, что за дрянь, но по-моему, жидкий динамит. Так что уже к лобстерам я порядком назюзился. Потом принесли нечеловечески огромные стейки. Вина не дали. Дядя Уолли считает, что вино — для пидарасов, поэтому мы глушили солодовый виски с колой. Вдумайся: солодовый виски с колой! Застрелиться и не жить! К тому же тетушка Джоан весь вечер разорялась насчет того, как прекрасно, что у нас четверняшки, и как будет мило, если мы все приедем к ним в Уилму. Мило? Скорее убийственно! И я не поеду.
— Ева этому не обрадуется, — сказал Брейнтри.
— Очень может быть. Но надо исхитриться повернуть все так, чтобы то, что я не еду, выглядело настоящим счастьем. Итак. Посмотрим на дело с психологической точки зрения. Вопрос: почему Ева вне себя от радости? Ответ: совсем не потому, что ей предстоит впервые ступить на Землю Свободы. Отнюдь. Ева вынашивает коварный план: подлизаться к дяде, черт бы его побрал совсем, Уолли и тете Джоан. Чтобы те, бездетные, а следовательно, не имеющие наследников, после того, как надумают соскочить с женьшеневой диеты и переехать в «библейский пояс» на небесах, оставили свое необъятное состояние нашим дорогим дочечкам.
— Ты и правда думаешь… — начал Брейнтри, но Уилт поднял руку:
— Ш-ш-ш! Пытаюсь. Если намерения Евы действительно таковы, то что же может помешать их осуществлению? Я хоть и любящий отец, но, если честно, считаю, что два месяца в обществе наших малышек — непростое испытание. К концу срока даже тетя Джоан, которая полна сантиментов и вечно пускает слюни насчет того, как все вокруг мило, будет умирать от желания от них избавиться. А уж Уолли по поводу их отъезда устроит такой грандиозный праздник, какого в Уилме не видали со дня основания. Единственная неприятность — что мне придется участвовать в этом кошмаре. И что в отвратительном поведении девиц тоже, естественно, буду виноват я. Нет, надо нанести упреждающий удар… Все, пошел медитировать.
Он медитировал целый час, пока вел курс по гендерному самоутверждению для дам элегантного возраста, которые прекрасно умели утверждаться и без постороннего вмешательства. Чем и занимались, причем так успешно, что Уилту оставалось только кивать да помалкивать. Он запустил процесс, а потом сидел сзади и соглашался со всем, что бы ни говорили ученицы. Этой хитрости он научился, общаясь с Евой. Та очень любила объяснять, насколько он несостоятелен как муж, отец и сексуальный партнер. Уилт давно не оспаривал данные постулаты, а лишь молча слушал и терпеливо ждал, пока схлынет цунами недовольства. Трюк срабатывал и с дамами элегантного возраста, но их сначала нужно было как-то завести. На сей раз катализатором послужило замечание, что понятие «мужская менопауза» абсурдно, поскольку у мужчин не бывает менструаций. Слушательниц охватило страшное возмущение; на то, чтобы его выплеснуть, ушло все занятие. А Уилт сидел и размышлял, почему люди так называемых твердых убеждений столь легко поддаются на провокации и почему, войдя в раж, утрачивают способность что-либо воспринимать. Помнится, с газопроводчиками и типографскими работниками было то же самое. Стоило, например, сказать, что ты против смертной казни или что гомосексуализм — свойство, вероятнее всего, врожденное, как разражалась настоящая буря. Хорошо, а каковы предубеждения Уолли Иммельмана? Уилт подумал и вспомнил: социализм! Особенно люто Уолли ненавидел профсоюзы — в его сознании они олицетворяли коммунизм, поклонение дьяволу и Ось Зла. А уж узнав, что Уилт — член профсоюза и голосовал за лейбористов, дядя Уолли вообще чуть коньки не отбросил. Тут Уилт осознал: решение найдено.
Как только занятие кончилось и дамы элегантного возраста отправились самоутверждаться по другим местам, Уилт пошел в библиотеку и взял целых шесть книг. Вернувшись домой, он положил их на кухонный стол.
— Что это ты приволок? — недовольно спросила Ева, покосившись на названия.