— Как он вас назвал? — переспросил исполнительный Директор у одного из крупнейших клиентов фирмы, который позвонил первым. — Нет, это недоразумение. С какой стати ему так поступать? Он болен, лежит в больнице после коронарного шунтирования.
— Ничего, выйдет из больницы, узнает, какое бывает шунтирование! Я его так зашунтирую, ввек не забудет! Хотели от меня заказик на миллиончик? А хрен вам! Я с вами дел больше не имею! Я этого так не оставлю, я на него в суд подам! За диффамацию! Я, значит, мудозвон? Ну, так вы передайте…
Разговор вышел крайне неприятный. И следующие пятнадцать — ничуть не лучше. Заказы отменялись один за другим, причем каждый факс сопровождался угрозами физической расправы. На адрес электронной почты сыпались гневные письма, сплошь из непристойных выражений.
Исполнительный директор велел секретарше снять телефонную трубку с аппарата.
— Кстати, не теряйте времени, ищите другую работу. Я сам точно увольняюсь. Иммельман совсем сбрендил, распугал всех заказчиков, — кричал он, убегая на стоянку, к машине.
Гарри Столлард, у себя в кабинете, отказывался верить словам Бакстера.
— Что? Молодая ищейка сдохла, попив из бассейна? И они слили воду? Это с какой же радости? Пес, наверно, случайно упал и утонул.
Но Бакстер настаивал:
— Там на дне что-то есть, и они хотят узнать, что это.
— А просто так, что это собака, непонятно?
— Я только знаю, что они в специальных костюмах и масках. И у них специальный контейнер, чтобы отправить то, что они найдут, в Вашингтон, в Центр военно-химических исследований, на анализ, — продолжал Бакстер. — Это вещество такое токсичное, они даже подозревают «Аль-Кайду».
— В Уилме? В Уилме?! Что за бред! В нашем захолустье — отравляющие вещества? На кой? Кому это надо?
Бакстер, хорошенько подумав, ответил:
— Кому-кому. Саддаму Хусейну. Надо же ему где-то проводить испытания.
— А почему в Уилме? Ему что, курдов мало? Вот скажи ты мне на милость.
— Тогда это тот, второй. Усама… ну, который раздолбал Башни-Близнецы.
— Бин Ладен, — подсказал шериф. — Понятно. Долго искал подходящий бассейн, чтобы умертвить собачку. Очень умно.
— Черт, да я откуда знаю! А что умно? Дерьмо качать через фургон?
Шериф Столлард сдвинул фуражку на затылок и вытер пот со лба.
— Никак не могу поверить, что все это происходит на самом деле. Такого просто не может быть! Только не в Уилме! Немыслимо. Уолли Иммельман и террористы. Нет, нет и еще раз нет! Понимаешь, Билли? Этого не может быть, потому что не может быть никогда!
Бакстер пожал плечами.
— А вопли на всю округу в тыщу миллионов децибел? Это мыслимо? А мы их своими ушами слышали. Или вы забыли?
Естественно, нет. Разве такое забудешь? Шериф сидел и очень напряженно думал. Во всяком случае, пытался. И в конечном итоге даже добился некоторых результатов: происходящее стало казаться не таким нереальным, а собственное положение — не настолько шатким. Люди, бывает, сходят с ума.
— Найди Мэйбелл, — приказал он. — И приведи ко мне. Она — тот человек, который должен знать все.
Ева, между тем, была человеком, который не знает ничего. Ей разрешили выйти из комнаты для посетителей, но сказали, что пациент Уилт по-прежнему находится без сознания и пройти к нему она может только при одном условии: без Мэвис Моттрэм. Мэвис, которая и так ухлопала на свою унылую подругу целых три часа, больше не желала тратить на нее ни времени, ни сочувствия. Она незаметно слиняла из больницы, чувствуя себя совершенно разбитой и проклиная тот день и час, когда судьба свела ее с этой тупой и плаксивой курицей. Ева тоже изменила свое мнение о Мэйвис. Напор, наглость и пустая бравада, а на деле никакого толку.
Дверь палаты приоткрылась, и Ева мельком увидела инспектора Флинта. Тот сидел у постели, будто бы читая газету, которой на самом деле просто отгораживался: рядом врачи проделывали что-то очень-очень страшное с мужчиной, который, похоже, недавно пережил трепанацию — либо чрезвычайно неосторожно обращался с циркулярной пилой. Так или иначе, а смотреть на это Флинт не хотел, несмотря на то, что с детства не отличался чувствительностью, а долгие годы работы с расчлененкой окончательно укрепили его дух. Он не боялся ничего — за исключением ужасов современной хирургии. А вид мозгов, которые пульсируют под черепом взрослого человека (младенцы — другое дело), совершенно лишал инспектора равновесия.
— Что вам, ширму трудно поставить? Вытворяете с несчастным мужиком черт знает что! — воскликнул Флинт, но в ответ услышал, что раз он такой нюня, то может выйти из палаты, и вообще, это не мужик, а женщина, У нас унисекс.
— Вот уж никогда бы не догадался, — возмущенно бросил Флинт. — Хотя, если вдуматься, унисекс — очень подходящее название. Ни за что не поймешь, кто тут у вас кто.
Благодаря этому замечанию он заслужил сильнейшую нелюбовь трех дам с ближних коек, которые тешили себя иллюзией, что они еще очень даже ничего себе. Флинт не обратил на это внимания. Он честно пытался увлечься чтением заметки об известном регбисте. Оказывается, тот зашел в массажный салон в Суонси, случайно обнаружил, что там работает его жена, и устроил хозяину страшный скандал с рукоприкладством — «будто его кто за яйца дернул», сказал хозяин, выступая свидетелем в суде. Неожиданно инспектор встретился взглядом с Уилтом.
Флинт опустил газету. Улыбнулся.
— Здравствуйте, Генри. Как самочувствие? Лучше?
Уилт, не поднимая головы от подушки, присмотрелся к улыбке инспектора. Она была какая-то непонятная, и уверенности не внушала. Больно уж редко торчали искусственные зубы. И слишком уж часто Уилт — в прошлом — видел на этом лице улыбку язвительную, злобную, чтобы сейчас поверить в ее искренность. И вообще, ничего ему не лучше.
— Лучше чем что? — спросил он.
Улыбка исчезла с лица Флинта — а вместе с ней испарилось и сочувствие. Видно, удар по башке никак не повлиял на умственные способности Уилта.
— Ну… Чем до этого.
— Этого чего? — уточнил Уилт, стараясь выиграть время и хоть что-то понять. Пока ясно одно: он в больнице и голова у него забинтована. А больше ничего не ясно.
Флинт замялся, и Уилт сразу усомнился в своей невиновности.
— До происшествия, — сказал наконец инспектор.
Мысли Уилта забегали. Какого еще происшествия?
— Мне не кажется, что это так, — изрек он. Это казалось вполне разумным ответом на не очень понятный вопрос.
Инспектору казалось иначе. Он уже начал терять нить разговора и, как всегда с Уилтом, чувствовал, что увязает в болоте полнейшей бессмыслицы. Хоть бы раз проклятый идиот выразился четко и ясно.
— Вам не кажется, что это так? Что это значит? — строго спросил Флинт и весьма неубедительно улыбнулся. Что совсем не помогло делу.
Уилт, проявляя сверхосторожность, ответил:
— То самое.
— «То самое» что?
— Что я и сказал. То самое, — повторил Уилт.
И вновь улыбка сошла с лица Флинта. Он наклонился поближе:
— Слушайте, Генри, я только хочу знать…
Больше ничего сказать не удалось — Уилт решил применить новую оборонительную тактику и вдруг воскликнул:
— Кто такой Генри?
На лице Флинта выразилось сомнение. Он так и застыл с полусогнутой спиной.
— Кто такой Генри? Вам хочется знать, кто такой Генри?
— Да. Сам я никаких Генри не знаю. Кроме королей и принцев, конечно, но их я точно не знаю, правильно? Мы же не знакомы, да и откуда бы?… Вы вот знакомы с королями? А с принцами?
На секунду сомнение на лице инспектора сменилось уверенностью, которая, в свою очередь, снова обернулась сомнением. С Уилтом ничего нельзя знать наверняка — впрочем, и это утверждение в данных обстоятельствах выглядит сомнительным.
— Нет, не знаком. Ни с королями, ни с принцами. И знакомиться не собираюсь. Я только хочу знать…
— Вы это уже второй раз говорите, — резонно заметил Уилт. — А я только хочу знать, кто я такой.