– Вы так думаете? Не знаю, право.
Салли отвезла ее домой.
– Вы с Генри обязательно должны прийти к нам на вечеринку в четверг, – сказала она. – Я уверена, что крошка Джи будет рад вас видеть. Он тебе понравится. Он обожает грудь. Он будет от тебя без ума.
– Говорю тебе, она была пьяна в стельку, – сказал Уилт, сидя на кухне в доме Питера Брейнтри, пока хозяин открывал для него бутылку пива. – Пьяна в стельку, и к тому же на ней была жуткая желтая пижама, и она курила сигару в длинном мундштуке.
– А что она говорила?
– Ну, если хочешь знать, она говорила: «Иди сюда…» Нет, это чересчур. У меня был совершенно ужасный день в училище. Моррис сказал, что меня так и не назначат старшим преподавателем. Уильямс опять болеет, и я лишен своего свободного часа. Мне дал по физиономии верзила из группы наборщиков, а дома меня встречает пьяная жена и называет «крошкой пенисом».
– Она тебя так назвала? – переспросил Питер Брейнтри, уставившись на Генри.
– Ты же слышал, что я сказал.
– Ева назвала тебя «крошкой пенисом»? Не может быть!
– Что ж, ты имеешь шанс пойти туда и послушать, как она назовет тебя, – сказал Уилт с горечью. – И не говори потом, что я виноват, если она, пока в настроении, пососет твои соски орально.
– Бог мой? Это что же, она тебе этим угрожала?
– Этим и кое-чем еще, – ответил Уилт.
– Это не похоже на Еву. Совсем не похоже.
– Она, бля, и внешне не была на себя похожа, если уж говорить правду. Она была выряжена в какую-то дикую желтую пляжную пижаму. Этот цвет надо видеть. Лютик перед ним меркнет. А рот у нее был весь вымазан отвратительной ярко-красной помадой, и она курила… Она уже шесть лет как бросила курить, и потом вся эта бредятина насчет «крошки пениса» и сосания сосков. Учти, орально.
Питер Брейнтри покачал головой.
– Какое пакостное слово, – заметил он.
– Если хочешь знать мое мнение, то, что оно подразумевает, не менее пакостно, – заметил Уилт.
– Все это звучит по меньшей мере странно, – заметил Брейнтри. – Один Бог знает, что бы я стал делать, если бы Сьюзан, явившись домой, стала бы настаивать на сосании моих сисек.
– Сделай то же, что и я. Убирайся из дому, – сказал Уилт. – Кроме того, дело не только в сосках. Черт побери, мы женаты уже долгих двенадцать лет. Маленько поздновато уже начинать всю эту оральную чушь. Дело в том, что она помешалась на сексуальной эмансипации. Вчера она явилась домой с занятий икебаной у Мэвис Моттрэм, разглагольствуя о клиторальной стимуляции и свободном сексуальном выборе для обеих сторон.
– Свободном что?.
– Сексуальном выборе. Может, я что не так понял. Знаю только, что про сексуальный выбор там было. Я как-то не совсем тогда еще проснулся.
– Где, черт возьми, она всего этого набралась? – спросил Брейнтри.
– У проклятой янки, которую зовут Салли Прингшейм, – ответил Уилт. – Ты же знаешь Еву. Она способна за милю унюхать заумную бредятину и устремиться туда, как навозный жук, учуявший открытый канализационный люк. Ты представления не имеешь, со сколькими дурацкими «новыми идеями» мне пришлось познакомиться. Ну, с большинством из них я способен ужиться. Ей свое, мне свое. Но если речь идет об оральном участии под ее вопли о женской эмансипации, то тут уж, пожалуйста, увольте.
– Чего я никак не могу понять, так это почему нам, чтобы добиться сексуальной свободы и женской эмансипации, нужно вновь стать животными, – сказал Брейнтри. – Откуда эта вздорная идея, будто ты должен быть все время страстно влюблен?
– Мартышки, – заметил Уилт угрюмо.
– Мартышки? Почему мартышки?
– Вся эта ерунда насчет поведения животных. Мол, если животные так поступают, то и люди должны. Ты ставишь все с ног на голову и, вместо того чтобы возвыситься, ты оказываешься отброшенным на миллион лет назад. Следуешь прямиком за орангутаном. Эгалитаризм самого низшего пошиба.
– Я все же не совсем понимаю, при чем здесь секс, – сказал Брейнтри.
– Я тоже, – сказал Уилт.
Они отправились в таверну «Поросенок в мешке» и напились.
Была уже полночь, когда Уилт добрался домой. Ева спала. Уилт тихонько пробрался в постель и долго лежал в темноте, размышляя о высоком содержании гормонов.
Прингшеймы вернулись к себе на Росситер Глоув от Ма Танте усталыми и раздраженными.