Чувствуя, что его заносит в парламентский пафос, лорд осекся.
— Только будущее показывает, где мы были правы, а где нет. Это касается и политики, и жизни отдельного человека. Но мне вот что интересно: как бы ты поступил на моем месте?
— Вам интересно, ушел бы я в отставку, если бы не был согласен с коллегами в правительстве? — уточнил Уинстон.
— Да, молодой человек. Представь только: ты отстаиваешь определенную позицию. Одни коллеги категорически не согласны с тобой, другим безразлично. Но никто не готов поддержать твою мысль. А тебе с этими людьми работать — и не только по одному вопросу, — пояснил отец.
— Знаете, у меня тоже были постоянные конфликты в классе… — начал Уинстон.
— Дело не в конфликте! Министры — не мальчишки! Ты можешь поменять школу или не дружить с кем-то. А в кабинете министров — серьезные и отнюдь не глупые люди, — заметил лорд Черчилль.
— Я и хочу объяснить, — горячо сказал Уинстон. — Вы не знаете этой истории! Когда я учился в Хэрроу, учитель математики попытался «выдавить» меня из своего класса. Видимо, я ему не нравился, потому что портил статистику — я ведь не дружил математикой… Несколько месяцев мы портили жизнь друг другу, пока, наконец, не вмешался директор. Он предложил мне перевестись в другой, параллельный класс. Мол, там наставник — преподаватель английского, он и ко мне хорошо относится, и хвалит мои эссе. Я согласился, что если перейду к нему, то и мне, и моим одноклассникам станет легче. Однако тогда математик сможет считать, что достиг своей цели. Поэтому сказал: пусть лучше еще два года мы будем раздражать друг друга. Возможно, это будет мне во вред, возможно, в конце концов я так и не выучу математику — но победить себя ему не позволю.
— По крайней мере теперь я понимаю, отчего ты дважды подряд провалил экзамен по математике в Сандхерсте. Оказывается, мы сейчас тратим немалые деньги на репетиторов с Кромвель-роуд только потому, что ты когда-то решил отстоять свою гордость. Это бывает, — неожиданно мягко сказал отец и впервые искренне улыбнулся.
— Так вот что я имею в виду: поддаваться давлению — это проявлять слабость и глупость. Человек может убеждать себя, что он сохраняет достоинство, если откуда-то «добровольно уходит». Но при этом он теряет реальную власть и возможность хоть как-то влиять на ситуацию. Я мог благополучно уйти из класса и держаться на расстоянии от математика, невзлюбившего меня. Возможно, это распространенная практика и в политике. Но она — не моя.
— Ты бы не ушел? — уточнил отец.
— Они бы сломали об меня зубы, — с апломбом заявил сын, задирая подбородок. — И даже челюсти, — добавил он.
— Мама!!! — обычно спокойный Джек неистово вопил. — Он упал и больше не разговаривает!
Леди Черчилль заметила, что лицо ее младшего сына побелело от ужаса.
— Откуда? Где? Где Уинстон? — интуиция матери работала безошибочно.
Подхватив узкое платье, она побежала к мосту над обрывом.
— Он там, внизу! На лестницу! На лестницу! — кричал Джек, бежавший первым.
— Роберт… Роберт с ним? — спросила запыхавшаяся мать.
— Да! Он остался, а я побежал за помощью, — заверил мальчик. И оптимистично добавил: — Уинстон еще дышал, когда я его видел в последний раз.
— Как это случилось, как? — допытывалась леди Черчилль.
— Уинстон прыгнул с моста! — сказал Джек.
— После сегодняшнего разговора с отцом? — мелькнула страшная мысль у леди Черчилль.
— Именно! Уинстон сказал, что в этом разговоре отец ему запретил стрелять куропаток во дворе. Поэтому мы решили играть в догонялки. Уинстон побежал на мост, и тут мы с Робертом с обеих сторон… — Джек жестами пытался показать расстановку сил.
— Господи! Неужели вы не видели, что он творит? — спросила мать, сбегая по деревянной лестнице в десятиметровый обрыв.
— Все произошло так быстро! Он перемахнул через перила! Мы кричали, чтобы он не прыгал! Даже обещали, что уйдем, что он уже выиграл. Но он все равно прыгнул… Вот они, вот! — Джек показывал направо.