— Да, эти проклятые ирландцы взорвали театр! Хорошо хотя бы, что это произошло до начала представления! Иначе жертв было бы гораздо больше, — повернувшись на каблуках, герцог Мальборо внимательно посмотрел на внука, словно видел его впервые. — Ты чудом избежал смерти, малыш. Надеюсь, Бог бережет тебя для чего-то важного. Очень важного.
— Мне показалось, что они не меня хотели взорвать, а… — мальчик выразительно взглянул на деда.
— Если ты хочешь что-то спросить — спрашивай. Когда еще мы увидимся! Если увидимся, — из груди герцога Мальборо вырвался хриплый кашель.
— Почему ирландцы хотели убить вас, дедушка? Вы хороший и добрый! — сказал Уинстон.
Он ткнул влажную ладошку в ледяную руку деда. Второй рукой малыш крутил белую ленту на шляпе.
— Это трудно объяснить, — смутился герцог. — Тебе еще многому следует учиться. Как будешь это делать старательно, то когда-то поймешь. Возможно.
— Не будет ли слишком дерзко, если я скажу, что уже понимаю? Ирландцы — о, как их боится моя няня, вы бы знали! — хотят свободы. Для них вы — не вы, не мой дедушка. Вы вице-король, представитель королевы Виктории. Королева — тоже хорошая и добрая, но им все равно. Им все равно, какие мы люди, потому что им важно, кем мы являемся. И королева, и вы, ее представитель, и я, ваш внук — мы англичане. Ирландцам этого достаточно, чтобы хотеть нас убить.
— Очень хорошо сказано, мой мальчик! Ты тонко замечаешь суть явлений. Очень важно видеть суть, отбрасывая шелуху слов… Это полезно, кем бы ты ни стал. А что еще ты запомнил?
— Как мы ездили к дяде… К дяде… Там еще башня была, белая. Ее подрывал Оливер Кромвель. Как я понял, этот человек был против короля. Поэтому Кромвель всегда что-то взрывал. Особенно любил башни. А потом сам чуть не стал королем.
— Странно: имя своего дядюшки, лорда Порталингтона, ты забыл, а лорда-протектора Оливера Кромвеля — знаешь. Видимо, чтобы ты кого-то запомнил, нужно, чтобы он устроил какой-нибудь взрыв, — хмыкнул герцог. — Еще что-то?
— Как вы открывали памятник! — звонко воскликнул малыш. — Это было торжественно.
— Да неужели? Тебе было три года! А помнишь ли ты, Уинстон, чей был этот памятник? — поинтересовался герцог.
— Ге-ге-ге… Генералу Грофу… Кажется, — Уинстон покраснел и начал заикаться — он всегда заикался, когда волновался.
— Лорду Гофу! — поправил старик. — Важно помнить выдающиеся имена и правильно их называть! История — наука точная, и ошибки в ней временами стоят дороже математических просчетов, мой мальчик.
— Да, простите. Зато я помню часть вашей речи!
Придав лицу отстраненное выражение, будто глядя сквозь дуб, у которого они остановились, четырехлетний мальчик стал произносить длинные пафосные предложения. Это был отрывок выступления деда, который Уинстон слышал раз в жизни!
Герцог Мальборо не считал беседы с детьми достойным занятием. Он любил назидательно повторять поговорку викторианских времен: «Детей должно быть видно, но не слышно». Он и с Уинстоном заговорил только потому, что его сын и секретарь, отец малыша Рэндольф Черчилль назвал своего первенца «трудным ребенком». Герцог решил составить личное мнение об одном из своих внуков.
Не сказать, что в то утро его слишком волновал или интересовал Уинстон. В конце концов, имени и наследства герцогов Мальборо этому мальчику не видать — кроме Рэндольфа герцог имел старших сыновей. Вот потомок первого из них, кузен Уинстона, действительно требует особого внимания.
Но прогуливаясь возле пруда и разговаривая с четырехлетним внуком, герцог и вице-король Ирландии сам поразился своей внезапной вовлеченности. Ему было и смешно, и странно, и приятно, что четырехлетний внук почти дословно воспроизводит сложную речь. Речь, которую написал он, взрослый опытный человек, а потом учил ее почти неделю.
«Надо сказать Рэндольфу, что пора нанимать учителя этому мальчишке. Хватит общаться с няньками. Пусть учится читать. Кстати! Кузен отправляет своего сына летом в школу, освобождается гувернантка. Стоит об этом поговорить. Не забыть!» — думал дед.
Черты его строгого властного лица смягчились: то ли от солнца, выглянувшего из-за туч едва ли не впервые за эту весну, то ли от того, как мальчишка взмахнул палкой, будто шпагой.
«…И победным залпом разметав лавы своих врагов» — торжествующе закончил цитату Уинстон. — Затем конница стянула полотно на веревках. И я увидел памятник. И снова раздался громоподобный звук.
— Что, и памятник тоже взорвали? — спросил дед внука, пряча улыбку в пышных усах.