Не то ли самое чувствовал сейчас к ней Гигио? Преисполненная злости и отчаяния, Мэри Энн чувствовала, что ее снова потянуло к нему. Но она должна стереть усмешку с уголков его губ.
— Конечно, — сказала она, тщательно выбирая стрелу, — для тебя не будет ничего хорошего, если Уинтроп не вернется с нами.
Он вопросительно поглядел на нее.
— Для меня?
— Ну, если Уинтроп не вернется назад, мы застрянем здесь. А если мы застрянем здесь, люди из твоего времени, посетившие наше, застрянут в двадцатом веке. Ты временной контролер, ты ответственное лицо, не так ли? Ты можешь потерять свою работу.
— Моя дорогая маленькая Мэри Энн! Я не могу потерять свою работу. Она моя, пока мне не захочется чего-нибудь другого. У тебя допотопные понятия! Дальше ты мне скажешь, что я обязан собирать свой урожай!
К ее стыду, он засмеялся. Ну, по крайней мере, она привела его в хорошее настроение, никто не может сказать, что она не сделала свой вклад в это веселье. Но «моя дорогая маленькая Мэри Энн!» Это укололо ее!
— Ты даже не чувствуешь ответственности? Ты не чувствуешь ничего?
— Ну, что бы я там ни чувствовал, это, конечно, не ответственность. Пятеро человек из нашего века, которые добровольно совершили путешествие в ваше время, были совершеннолетними, крайне бдительными, высоко ответственными человеческими существами. Они знали, что идут на определенный, неизбежный риск.
Она взволнованно поднялась.
— Но откуда они могли знать, что Уинтроп окажется таким упрямым? А как могли мы, Гигио, как мы могли знать это?
— Даже принимая, что такой возможности не в силах предвидеть никто, — сказал он, мягко потянув ее за руку, чтобы она снова села рядом с ним, — согласись, что путешествие в период, отделенный пятью столетиями от твоего собственного должно сопровождаться определенными опасностями. Никто не может предвидеть их. Тогда согласись, что один или несколько человек, совершающие временной обмен, знают об этой опасности и сами хотят подвергнуться ее последствиям. Если ситуация такова, то вмешательство будет преступлением не только против сознательных желаний Уинтропа, но также и против бессознательных мотиваций наших людей… И обе стороны имеют почти равный вес по этике нашего периода. Вот! Я объяснил тебе как можно проще, Мэри Энн. Теперь ты поняла?
— Не… немного, — призналась она. — Ты говоришь, как Флюрит, которая не хотела спасать тебя, когда тебя чуть не убили на микроохоте, потому что, может быть, подсознательно ты хотел быть убитым!
— Правильно! И поверь мне, Флюрит пальцем бы не шевельнула, несмотря на твои романтические позывы двадцатого века, если бы не была на краю главной трансформации с вытекающим психологическим отклонением от всех нормальных стандартов и нынешних человеческих форм общения.
— Что же это за главная трансформация?
Гигио выразительно покачал головой.
— Не спрашивай меня об этом. Ты не поймешь, тебе это не поправится… и это вовсе не важно тебе знать. Это понятие и практика настолько специфические для нашего времени, как, скажем, бульварная газета и предвыборная лихорадка для вашего. Другое дело — способ, которым мы защищаем и воспитываем эксцентрические личности, даже если это и губительно для них. Позволь мне объяснить этот способ. Французская Революция суммировала себя в лозунге: «Свобода, Равенство, Братство». Американская Революция использовала фразу: «Жизнь, Свобода и Погоня за счастьем». Мы чувствуем, что полная концепция нашей цивилизации содержится в словах: «Абсолютная Священность Личности и Индивидуальный Эксцентрический Импульс». Последняя часть самая важная, потому что без нее наше общество будет иметь столько же прав на вмешательство, сколько и ваше. Человек не будет иметь даже элементарной свободы действий, без получения надлежащих документов от надлежащих правительственных чиновников. Личность, которая захочет…
Мэри Энн решительно встала.
— Хватит! У меня нет ни малейшего интереса слушать эту чушь. Во всяком случае, ты не поможешь нам, тебя не волнует, что мы останемся здесь на всю жизнь! Тогда я пойду.