А Савицкий все читал приказ. Казалось, что он сбросил жуткую тяжесть и не может восстановить дыхание.
Ипполит выключил приемник.
— Ну что, Валентин Николаевич? Как вы реагируете на смену власти? — произнес Ипполит. — Король умер, да здравствует король?!
Савицкий обернулся, вытащил большой серый платок и стал тщательно вытирать руки. Будто он не читал, а писал мелом. Его сонные глаза смотрели сквозь Ипполита, куда-то в стену и дальше. Он неожиданно улыбнулся беззубой улыбкой:
— Моя жена — мудрая женщина. Она говорит: «Валя, бойся перемен. Перемены — всегда плохо».
Савицкий направился к своему «агрегату». Страшному нагромождению механических и радиодеталей, связанных цветными проводами. Исчезни завтра Савицкий, и ни один дьявол не разберется в этом хаосе. Эдуард утверждал, что это мина. Стоит потянуть за цветной провод, и весь отдел взлетит на воздух.
— Ваша жена — консерватор, Савицкий. Это ясно. А вот к какой партии вы относитесь? — произнес Ипполит.
— Я беспартийный наблюдатель. Им меньше попадает.
— Главное — они всегда правы, — вставил Вадим.
Теперь в нем росло раздражение против Савицкого.
И спина. И рыжие волосы на тощих руках. И дурацкие аккуратные тапочки, в которых Савицкий работает.
Вадим уперся подбородком в сжатые кулаки. Последние дни было отвратительное настроение. Наблюдения ничего интересного не давали. Наоборот. Какие-то выбросы при подаче смещения. Вчера Киреев распорядился не перестанавливать антенну старого инструмента. Будто хочет испытать какую-то приставку. Ясно. Прямо запретить работу не решается, вот и провоцирует на серьезный разговор. Или он догадывается, что я пользуюсь антенным временем Ипполита? Нелегально. Нет, шалите! Только заикнитесь! Вы меня еще, товарищ Киреев, не знаете. Если взять и стукнуть по столу кулаком?! Нет, пожалуй, стучать не надо, а так, вежливо и небрежно заявить:
«Вот что, уважаемый Петр Александрович, я верю в свою интуицию. Я четко представляю ценность экспериментов и никому не позволю! Иначе я буду вынужден ходатайствовать перед Академией наук… Тем более, что вы сами признали значительность моей работы… Или вообще уволюсь… Я вам не пешка!» Вадим распалился… Да, да, он так и скажет — нечего вам, Петр Александрович. Можете сами заниматься темой, если она вас интересует. А не только подписываться под работами, пользуясь тем, что заведуете лабораторией. Особенно теперь, на новой должности.
Вадим бросил взгляд на только что полученные голубоватые оттиски. Над заглавием — две фамилии: Киреев и Горшенин. Допустим, Петр Александрович кое-что и советовал Ипполиту, но на то он и завлаб, и доктор. Ведь к его работам никто не примазывается! Конечно, Киреев — фигура! И этого не отнять!.. Вадим понимал, что он сейчас несправедлив к Кирееву, но как было приятно так рассуждать. Хотя бы про себя.
По телу Вадима носились сумасшедшие нервные импульсы. Оно требовало ближнего боя. Сейчас, сию минуту… «Ближний бой обычно навязывают боксеры с короткими руками», — подумал Вадим и усмехнулся. Он нашел эту мысль забавной. Но все же настроение приподнялось. Хотелось к чему-нибудь приложить силу. Хотя бы сдвинуть шкаф с лентами. Он давно думал прижать его к стене. Вадим встал, уперся спиной в шкаф и напрягся. Шкаф трудно скрипнул и качнулся.
— Грыжа будет, — лениво произнес Ипполит. Он надписывал конверт. Савицкий промолчал, покорно ожидая, что шкаф опрокинется…
Листок папиросной бумаги дернулся и повис на одной кнопке. В помещении появился, как всегда заспанный, Эдуард.
Верный своей манере ни с кем не здороваться, Эдуард оценил обстановку и молча снял со шкафа ящик с лампами. Тем самым он дал понять, что Вадим теперь волен перевернуть шкаф хоть вверх дном. Но шкаф уже был прижат к стене.
Через пять минут в лаборатории раздалась первая фраза. Она принадлежала Эдуарду.
— Ну? Как вам это нравится? Красиво будем жить, — Эдуард кивнул в сторону приказа. — Наступает новая эра. Сегодня я наконец понял, ради чего Киреев взялся за новую тему. Ему нужна валюта, чтобы приступить наконец к осуществлению мечты своего детства — строительству нового радиотелескопа конструкции Киреева.
Вадим вспомнил о своей беседе с Ковалевским. «Киреев — параноик. Его мания — новый радиотелескоп для эпохальных открытий».
— Однако он долго выжидал этот момент, — продолжал Эдуард. — В общем-то мы все немножечко альпинисты. Каждый взбирается на свою вершину. Но у нас есть время, а у Киреева его в обрез. И он спешит.
— Нет, я вам удивляюсь. Кто вам дал право так говорить о проекте папы… И ведь сами помогали Кирееву рассчитывать узлы, — воскликнула Люся. — Слюнявые академики! Он вам еще сто очков форы даст, этот старик. Киреев — ученый!