— Вам жарко? А сквозняк? — Весенин недовольно глянул на Вадима из президиума.
— Воробей, понимаете… застрял.
Оживленно повернулись головы. Смешно. Словно на затылки мгновенно надели любопытные маски… Словно никто никогда не видел воробья…
— Ну, посидит. До конца заседания, — Весенин постучал карандашом о край стакана.
— Задохнется. Там пыльно, — Вадим заметил, как сквозь взъерошенные перышки просвечивает бурое тельце. Он еще раз дернул шнур.
— Родионов, вы как маленький, — обиженно произнес Весенин.
— Оставьте наконец эту дурацкую веревку, — Киреев нетерпеливо перебирал листочки и, желая смягчить впечатление, добавил: — Вадим Павлович представил себя на месте воробья.
Вадим отпустил шнур и сел. Лица повернулись к президиуму.
— Гераклит. Ага. Подходит!
Горшенин единственный никак не реагировал на историю с воробьем. Казалось, Ипполита вообще нет на заседании — он не слушал выступающих и не принимал участия в прениях. Лишь изредка оглядывал зал, словно для того, чтобы убедиться — не разошлись ли еще…
Весенин предоставил слово заведующему отделом радиоастрономии.
Киреев был краток.
…Давно назрел вопрос о строительстве своего радиотелескопа специальной конструкции. Средства для начала есть — внутренний резерв отдела.
«Заказ Института баллистики, что ли?!» — подумал Вадим.
Весенин кивал в такт каждой фразе. Он одобрял сообщение Киреева.
— Слушай, кем был Весенин до работы в обсерватории? — Вадим наклонился к Ипполиту.
— Не важно, кем был, — важно, кем стал. Как ты всегда далек от того, что творится вокруг. Теоретик!
— Горшенин, вы на Ученом совете, а не в парке, — прервал Весенин докладчика. Неужели догадался, что разговор идет о нем? Интуиция. Высокоразвитая нервная система.
Ипполит замолчал. Негромкий киреевский голос вновь потек между рядами. В физике это называется ламинарное течение, без всяких возмущений.
— Так кем же он был? — Вадим почему-то очень заинтересовался этим вопросом.
Ипполит посмотрел на Весенина. Тот что-то записывал в блокнот. Можно смело говорить. Если негромко.
— Директором Института оптики.
— Почему он так поддерживает проект строительства радиотелескопа?
— Ничто так не упрочает положение, как солидное капиталовложение, — Ипполит поправил журнал. — «Безличный исполнитель чужой воли». Латинское слово. Из восьми букв.
Вадим не знал. Портьера легонько вздрагивала. Теперь ему казалось, что воробей дергал за веревку его, Вадима, как марионетку итальянского театра Пикколо.
«Сателлит?» — ответил сам себе Ипполит и принялся размещать буквы по клеткам.
Слова Киреева падали, как мокрый, рыхлый снег. И растворялись, не долетая до сознания тех, кто сидел в зале. Когда хотел, Киреев мог говорить и проникновенно, не заостряя внимания на существе. Он убаюкивал, как сказочная птица Феникс.
Профессор Сафонов из отдела астрофизики уже дремал, склонив на грудь седую голову.
…Голос Ипполита прозвучал не совсем обычно. Нервно и громко. Киреев перестал читать и в недоумении посмотрел в зал. Неужели реплика может исходить с мест, где сгруппировался его отдел? Скорее так мог выкрикнуть кто-либо из «ущемленных» астрометристов или астрофизиков.
— Неясно. Повторите, пожалуйста, — близоруко обводя зал, произнес Киреев.
— Встаньте, Горшенин… Что вы там прячетесь?! — Весенин раздраженно постучал карандашом о стол.
— Я не прячусь, — Ипполит поднялся. Он счел обидным для себя тон Весенина. — Я говорю: строить инструмент подобной конструкции — почти вчерашний день. — Ипполит почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота и необходимо усилие, чтобы ее подавить. Десятки глаз удивленно, ехидно, злорадно обстреливали его с разных концов зала. Почти физически ощущал Ипполит взгляд Вадима…
— Скандал в благородном семействе, — произнес профессор Сафонов. Он относился к той категории людей, которые вовремя просыпаются.