— А как он выходил оттуда, вы видели?
— В том-то и дело, что нет. Я не видел ни как он входил, ни как выходил. Я просто видел, как он вышел из такси и направился в сторону Хохловки.
— Саму Ларису в тот день вы тоже не видели?
— Как же, рано утром, когда она только приехала, я ее видел, — сообщил Воскобойников. — Я как раз направлялся на реку, прихватив книжку, пару бутербродов, бутылку минеральной воды «Ессентуки № 17». — Он подробно перечислял свое снаряжение, словно Поздняков собирался заняться его жизнеописанием. — Выхожу за калитку, тут она и подъехала. Мы немного поговорили… Об этом я рассказывал следователю, но он, по-моему, пропустил мой рассказ мимо ушей.
— И о чем, если не секрет, вы разговаривали с Ларисой?
— Да какой же тут секрет! Обычные вещи: погода, колдобины на дорогах — у нас тут на въезде в поселок недавно раскопали дорогу, а потом присыпали землицей — на том дело и кончилось. Ночью на этой колдобине запросто можно без заднего моста остаться.
— Понятно, понятно, — кивнул Поздняков. В действительности ничего ему не было понятно. Что здесь делал в тот вечер Ольшевский, если, конечно, это был действительно он.
Тут Воскобойников выдал очередную порцию из заранее припасенных сенсаций:
— Ларису я видел только утром, но знаю, кто еще ее видел в тот день уже после меня, не считая, конечно, манекенщика.
— Кто?!
Донельзя довольный собой Воскобойников торжественно провозгласил:
— Женщина, продающая молоко!
— Постойте-постойте, — встрепенулся Поздняков, — вы же сказали, что женщина приходила утром.
— Ну да, да, утром, только я ее не видел, она оставила молоко возле калитки и ушла. Я, честно говоря, вообще забыл про молоко, а к вечеру оно уже прокисло. Но это не важно. Она, как выяснилось позднее, в тот день и к Ларисе заходила. Лариса, правда, молока у нее никогда не брала, но молочница надеялась заполучить ее в клиентки. Вот и зашла.
— Откуда вы знаете? — поинтересовался Поздняков.
— Вчера она принесла мне молоко в очередной раз. Слово за слово, мы вспомнили о Ларисином самоубийстве — в деревне, оказывается, все про это знают, — она и скажи: «А я покойницу в тот день видела — она сидела в беседке и спорила с какой-то женщиной». И ту женщину мне описала…
— Вы сразу догадались, кто она? — спросил Поздняков.
— Что-что, а описать представительницу своего же пола женщины умеют. Вышло очень похоже на Виолетту Шихт, но это только мое предположение, как вы понимаете.
Воскобойников с торжествующим видом умолк. Кажется, он получал истинное удовольствие от игры в суперсыщика.
— А можно увидеть эту вашу молочницу в ближайшее время? — осведомился Поздняков.
— Думаю, да, — кивнул Воскобойников. — Вы же на колесах, можете прямо к ней подъехать. Деревня тут недалеко — каких-то три километра, не больше.
Деревня состояла всего из нескольких дворов и в обозримом будущем вообще, по-видимому, должна была исчезнуть. Со всех сторон ее зажали асфальтовыми дорожками и строящимися дачными коттеджами. Где деревенские жители только умудрялись пасти своих коров?
Воскобойников словно прочитал мысли Позднякова.
— Была когда-то большая деревня, а теперь, видите, что осталось? Ничего не поделаешь — ближнее Подмосковье, всем хочется отхватить здесь лакомый кусочек землицы. А если есть деньги, это не проблема. Рынок есть рынок.
По тону Воскобойникова не было понятно, сожалел ли он о возникновении этого самого рынка или, напротив, приветствовал его.
Поздняков накатом пустил «шестерку» с пологой горки и поинтересовался:
— Где тормозить?
— Вон видите симпатичный домик с резными наличниками, нам как раз туда…
Домик был просто игрушечный: чистенький, свежевыкрашенный, напомнивший иллюстрацию к русской народной сказке, но самый что ни на есть настоящий. В палисаднике, разбитом под окнами с резными наличниками, цвели ромашки, из конуры довольно дружелюбно выглядывал лохматый пес.
Когда Поздняков и Воскобойников, выбравшись из автомобиля, приблизились к деревянной калитке, пес пару раз глухо тявкнул, но только для видимости, рассуждая, очевидно, следующим образом: раз меня здесь кормят — нужно прокорм как-то отрабатывать. На крылечке немедленно показалась женщина в пестром халате и привычно произнесла: