«Боже, что за пургу я несу?»
Но люди внимали.
— И что, — спросил один, — скоро телеграммы будут порхать в воздухе и притягиваться к телеграфистам?
Все засмеялись.
— Нет, — сказал я, — будет что-то вроде гелиографа, только невидимым светом.
— Но человек же его не видит?
— А будут специальные приемники, — объяснил я. — Там при помощи электричества и магнитов («О господи, прости мне эту ересь!» – взмолился я безмолвно) невидимые сигналы будут превращаться в звук.
— В какой звук? — спросил кто-то.
— А что вы в передающее устройство скажете, то в приемнике ваш приятель услышит. «Привет, Чарли!» – например.
— И большие эти устройства?
Я пожал плечами.
— Ну, с чемодан, наверное.
— Разве это большие, — сказал один из слушателей и задумался: – Это что ж, вот я ставлю это твое устройство в фургон и еду… ну, на Альбукерке еду. Без проводов, без ничего… а у жены такая же штука, и вот я ей сигналю: «Привет, Молли! Как там наш младшенький? Подрос, пока я еду?». И что, услышу, как она мне отвечает?
— Да, — сказал я.
— «Ах, милый, — произнес кто-то тоненьким голосом, явно изображая Молли, — я не уследила, и младшенький наделал в твои воскресные башмаки».
Все засмеялись.
— Врешь, ты не Молли! — ответил ее супруг. — Нету у меня воскресных ботинок.
— И что, — спросил еще кто-то, — это я смогу прямо с тропы просигналить в форт, что на меня напали апачи?
— Если успеешь чемодан открыть, — хмыкнул кто-то.
— Лучше бы придумали машину. Сел в нее – и ты назавтра в Альбукерке.
— Так паровоз же, — возразили пессимисту. — Вон, вдоль Орегонской тропы железную дорогу строят. Как построят – чух-чух-чух – и ты в Сан-Франциско быстрее, чем тот Пони-Релай.
— Не, вот чтоб без рельсов… — ответил пессимист. — Чтобы в одиночку золото искать в горах.
— Придумают, — сказал я.
— Да… — согласился народ. — Техника…
— Я в шестьдесят первом как раз в Бостоне был, — сказал задумчиво один дядька. — Ну а тут вдруг война, всё дыбом, и как выбираться? Пароходы в южные порты не ходят, а по Миссисипи – ну так это разве что в медном тазике, потому что даже плоты задерживали. Пришлось из Бостона ехать в Мексику. Там думал – вот сейчас в Техас, а потом на почтовых. Ага, как же! И в Техас не попадешь, и почта уже не ходит. Попер на Альбукерке, что уж поделать. А уж из Альбукерке – сюда. Ох, как бы мне безрельсовый паровоз пригодился!
— Целая кругосветка, — сказал уважительно его сосед.
— Да как вспомню, как я по той Мексике мотался – ей-богу, проще было через Сент-Луи в Канзас добраться, а уж потом на Форт-Смит.
— С твоим-то говором за шпиона приняли бы, — заметил кто-то. — Арестовали бы, и всю войну в тюряге бы куковал.
— Вот и я о том думал, — согласился «кругосветчик». — А щас прикидываю: нет, прорвался бы. — Он явно хотел еще что-то добавить, но оглянулся на соседа, донашивающего голубую униформу, и тактично промолчал. Вообще в салуне царила полная политкорректность: «серые» пили рядом с «синими», а белые рядом с неграми. Возможно, кое-кому такое соседство не нравилось, но начать выяснять отношения мало кто рисковал. Как-то неосторожно было затевать ссоры с людьми, от которых в ближайшие недели будет зависеть твоя безопасность и безопасность твоей семьи. А уж с теми, кто будет жить с тобой в одном городе, и вовсе глупо портить отношения.
Пока читатели ждут, когда сюжет, наконец, сдвинется дальше, автор бессовестно тратит время на просмотр старого вестерна: «Вздерни их повыше». Если судить по тому, что показывает на карте Клинту Иствуду судья, принимающий его на службу, город, в котором происходит действие, хоть и называется Форт-Гранд, на самом деле как раз Форт-Смит и есть. Правда, двумя десятилетиями позже, а двадцать лет в условиях фронтира – это большой период. Реальный Форт-Смит к этому времени мало напоминал убогие типично вестерновые лачуги – ну, по крайней мере, на главной улице; он стремительно рос, и его население приближалось уже к десяти тысячам человек. Здесь не было знакомой нам по фильмам «дикозападной» атмосферы – с перестрелками ганфайтеров, с лихими ковбоями, проносящимися сломя голову по улицам, с нападениями индейцев… Зато был Судья-Вешатель, Айзек Паркер, вынесший более 160 смертных приговоров. Ну, повесили не всех, половине удалось отвертеться: апелляции, помилования, то да сё, но все равно в Форт-Смите повесили больше народу, чем в любом другом месте в американской истории. Повод для гордости, да.