— Хочу. — Но тут же горло перехватило спазмом, и вкус крови усилился.
Змей медленно поднял голову, и с интересом посмотрел на свою игрушку.
— Ты меня удивил. В этом месте могу говорить только я. Те, кто тут иногда бывает, стоят, слушают и молчат. Ты смог прервать спор моих сущностей, и они в первый раз согласились друг с другом. Они обе согласились, что ты странный. Но вот убить тебя или нет, решать уже буду я.
-Убить. — Налился красным цветом Полоз.
— Нет, я не согласен, он должен продолжить игру. — Зеленый цвет, растекся волной по телу змея.
— Да будет так. — Полоз снова стал обычной, хотя и огромной змеей. — Ты будешь жить в смерти пять дней. Я верну тебя в мир Уйына, но только смертельно раненого. Посмотрим, на что готовы ради тебя, те, кто клялся в дружбе, на что готов ты ради жизни. Это будет забавно. Мне не хочется убивать перспективного игрока, но и прощать ему свое разочарование, я не намерен.
Ты получишь то, что никто еще никогда не получал. Ты сможешь полноценно играть смертельно раненным еще пять дней. Твое задание будет заключаться в том, чтобы излечиться. В случае успеха, этот пятидневный дар останется тебе в награду, в случае же провала ты умрешь. Возвращайся к жизни игрок, и помни, что у тебя пять дней.
Мир вздрогнул, и тьма поглотила сознание Максима.
Разбудил его птичий щебет и запах жасмина. Грудь ныла. Художник открыл глаза. Деревянный высокий потолок. Бревенчатые стены, распахнутое окно, за которым краснеет закатом вид небольшого городка, на фоне темных гор. Прохладный ветер, врываясь в комнату легким сквозняком приятно ласкает кожу.
Он коснулся груди. Тугая повязка стягивает ребра, затрудняя дыхание. Бурое пятно просочившейся крови на белом полотне.
Ему дали пять дней. Надо вставать, но как преодолеть нежелание шевелиться, ведь в этой мягкой кровати так хорошо, так уютно, а если еще накрыться головой одеялом, и спрятаться от всех как в детстве, то вообще бояться нечего, ведь придет мама, и прогонит злого змея.
Максим улыбнулся собственным мыслям. Дверь скрипнула, и на пороге появилась женщина. Рыжие волосы спадали на лицо, так как она несла в руках тазик, наполненный водой, и смотрела вниз, чтобы его не разлить. Перешагнув через порог, она наконец подняла глаза, увидела, что Максим на нее смотрит.
Тазик с металлическим грохотом выпал из ее рук, разлил на полу воду, и прокатившись в угол, крутанувшись замер.
— Очнулся! — Воскликнула женщина. — Вот радость-то. Мы уж и не чаяли. Что только не делали, а ты лежишь поленом и не умирать, не поправляться не хочешь.
— Ты кто? Где я? Где Угрюм? — Максим задал сразу все интересующие его вопросы.
— Я Лиська. — Улыбнулась женщина. — Ты в Отстойнике, а Угрюм пьяный третий день. Сидит внизу в кабаке, и пьет с горя. Выпьет стакан, в стол лицом ткнется и так спит пока не очухается, потом еще стакан без закуски, и так без остановки. Только плачет все время, и когда выпивает, и когда спит. Его никто не смеет трогать. Он сказал, что кто помешает, того убьет, и предупредил, что еще очень не любит, когда у него пустой стакан.
Максим приподнялся.
— Ты сдурел, Художник? Куда встаешь? Тебе лежать надо, с такой раной как у тебя и жить то нереально, а ты еще и идти куда-то собрался. — Всплеснула руками Лиська.
— Одежда моя где? — Смутился Гвоздев, только сейчас осознав, что полностью голый.
— Сейчас подам, но только я не советовала бы тебе, как бывший военный хирург, вставать. — Она отошла к высокому шкафу в углу, и вернулась с чистой, и выглаженной одеждой. — Вот. — Положила он на кровать. — Одевайся, я отвернусь. — Она отошла к окну. — Я много видела ранений, но, чтобы с пробитым сердцем, без всякого операционного вмешательства, на третий день встать… Это чудо. Хотя чему удивляться, мы хоть и в не обычной, но в игре, пора бы уже привыкнуть к ее странностям.
Максим поднялся, слегка качнувшись от приступа слабости, но быстро пришел в себя. Оделся, грудь простреливало болью, но терпимо.
— Ты зря одел рубаху. — Повернулась к нему женщина. — Надо перевязать рану, она подошла ближе. — Снимай. — Максим подчинился. — Я разное видела. Меня трудно удивить оторванной рукой, или ногой, пулей, застрявшей в черепе, но такое я вижу в первый раз. Кровь в пулевом отверстии словно лужица, не сгущается и не вытекает, только легкая сукровица вокруг.
Ты странный. Рядом с тобой страшно. Не делай удивленные глаза, это не ужас. Это уверенность в том, что ты готов убивать, но убивать только тех, кто этого достоин. С тобой страшно совершить подлость, Художник, ты какой-то слишком правильный.