С ладоней Агилии сорвался сгусток пламени, и ударил в то место, где только что, растворился кокон души.
Мужчина вздрогнул. Бледные щеки налились легким румянцем, губы дернулись и глубокий, со стоном боли вдох, изогнул его тело дугой. Осколки саркофага начали таять, слезами растекаясь по полу, скапливаясь в лужицу, которая вдруг вспыхнула голубым огнем и вытянувшись в нитку, устремилась в пасть нарисованного паука, который вздрогнув и налившись плотью, начал ее жадно заглатывать.
— Кто вы?! — Мань пришел в себя, и отпрыгнув в сторону, выхватил из-за пояса кинжал.
— Твой страшный сон мальчик, просыпайся, — хмыкнул ехидно Угрюм. — Чего пялишься? За тобой мы пришли. Нас Аэлита прислала.
— Аэлита? — Переспросил освобожденный пленник стеклянного саркофага, и опустил нож. — Где мы? Как она?
— Ты только вопросами разговаривать умеешь? Такое слово как: «Спасибо», — тебе не известно? — Шагнул к нему на встречу Игорь.
— Вы игроки? — Сделал удивленные глаза Мань.
— Вот же упертый, — засмеялся Угрюм, толкнув Художника в плечо.
— Хватит, Игорь, — скосился на него Максим. — Мужика, только что с того света вытащили, а ты ему вместо ответов хамишь. — Он повернулся к недоверчиво рассматривающему их пленнику. — Да, мы игроки, вернули твою душу в тело… — Он осекся. — Вернее вернули не мы, а Агилия, мы просто помогали. Приходи быстрее в себя, и пошли с нами. Тебя ждет Аэлита, это она нас послала.
— У меня странное чувство, словно я смотрю на тебя, незнакомец, а вижу себя в зеркало. — В глазах Маня недоверие сменилось вопросом.
— Он дал тебе свою кровь, — вмешалась в разговор Агилия. — Вы теперь с ним братья.
— Э! Мы так не договаривались! — Заржал Угрюм. — Если они братья, то и я тогда им братан. Что-то больно много родственников. Размножаются как кролики.
— Хватит, — не сдержал улыбки Максим. — Там Аэлита ждет своего любимого, а ты прикалываешься, и время тянешь. Пойдемте из этой тюрьмы, мне паук на стене на нервы давит. Такое ощущение, что сейчас в драку кинется.
— Нет, пока мы тут не кинется, но когда на выход пойдем, то непременно попытается остановить. Он страж, и не выпустит никого наружу, это его служба. — Как-то вдруг поникла Агилия.
— Я думал, что стража на воротах стоит? — Скосился на шевелящееся изображение на стене Художник. — Этот что, то же охранник?
— Ты прав, охрана и на входе, и на выходе, но с Зурхэном мы договорились, а с пауком нет. — Произнесла извиняющимся тоном Агилия.
— Ну так договорись и с этим. — Повернулся к ней Игорь.
— С ним не могу, он не создан из плоти, он нарисован, — вздохнула девушка.
— А раньше про него вспомнить не могла? — Начал заводится Угрюм.
— Хватит! — Рявкнул Максим. — Какая теперь разница. Могла, не могла. Думать давайте как выкручиваться будем.
— Экономить воду, и клевать по крошкам оставшуюся горбушку имэка, — хмыкнул Игорь. — Думаю месяцок на этих скудных харчах протянем, ну а там ляжем, лапки на груди сложим и помрем, от жажды и голода. Гордые и непобежденные.
— Имэк… — задумался Художник. — А в этом что-то есть. Как говорил Аль Капоне: «С помощью доброго слова и пистолета можно многого добиться».
— Ничего не понял, братан, — поднял на друга удивленные глаза Угрюм. — Ты собираешься в стенку из Кольта палить? Так вот, смею тебя заверить, меткий ты наш Художник, мастер Хед шота, что эта тварь неубиваема, так же, как и разжалобить ее добрым словом не получится. Каменюка, она и есть каменюка.
Максим загадочно улыбнулся:
— Но попытаться-то надо. Или ты уже сдался?
— Кто? Я? Ну ты вообще думаешь, что говоришь? Когда это Угрюм сдавался? — Обиделся Игорь. — Глупое занятие просто ты братан задумал, но уж если не в терпеж, так иди, и пали в свою каменюку, я отговаривать не стану, просто поржу напоследок над придурком.
Гвоздев ничего не ответил, а скинул под недоуменные взгляды всех собравшихся рюкзак, и достал оттуда бутылку с водой, и последний оставшийся кусочек волшебного хлеба мисов. Вновь закинув вещмешок на плечо, и подошел к внимательно наблюдающему за ним пауку.
— Надеюсь, ты меня слышишь и понимаешь, — начал он осторожно разговор. — Тут у меня два предмета. Один вкусный, за который жители Уйына готовы жизнь отдать, а второй смертельный, который смоет твое изображение. Я могу как тебя накормить, так и уничтожить. Последнее я делать не хочу, ведь ты не виноват, что стоишь тут на страже, это не твой выбор, это служба, и я как бывший военный тебя понимаю. Приказ, есть приказ. Давай договариваться.
— Что ты хочешь? — Раздалось шипение, чем-то напоминающее трение камня о камень.
— Уйти отсюда живым, и вывести друзей, — выдохнул Максим.
— Невозможно. Полоз приказал никого не выпускать, — грозно, без всякой надежды на компромисс, произнес паук. — Вы останетесь здесь или умрете.
— Тогда мне придется тебя убить, — вздохнул Художник.
После недолгой паузы раздалось шипение, напоминающее смех:
— Я бессмертен, игрок. Как только ты попытаешься со мной сразиться, или убежать, запрет на убийство, наложенное великим Змеем, спадет, и я выпью твою кровь, всю, без остатка.
Максим откупорил зубами бутылку с водой, и сплюнул пробку на пол:
— Тут у меня интересная жидкость налита. Универсальный растворитель. Я могу плеснуть на твое изображение, и оно кляксой стечет на пол. Но мне очень не хочется этого делать. Подумай… — Он поднял злые глаза на упрямую тварь.
— Ты слишком самонадеян, — ухмыльнулся паук.
— Небольшой эксперимент, для начала, исключительно для демонстрации. Но если ты кинешься в драку, то я выплесну на тебя всю бутылку. — Максим налил на ладонь немного воды, и протер одну клешню паука, та зашипела, запузырилась, и начала прямо на глазах исчезать.
— Этого не может быть! — Отшатнулся страж, и вжался в стену так, что видны стали только глаза и кончики щупалец. Он готов был порвать этого игрока, но страх исчезнуть, не давал этого сделать.
— Как видишь, я не шутил. Мои предложения остаются в силе. Ты отпускаешь нас, а я оставляю вкусный имэк, и не причиняю тебе вреда. — Максим продемонстрировал одновременно бутылку, и хлеб мисов, предлагая сделать выбор.
— Но у меня приказ Полоза, никого не выпускать. — Скосился на бутылку паук.
— Тебе Агилия передаст от Змея другой приказ. Она ведь его дочь, и ее слово имеет значение. — Не сдавался Художник в попытке договорится.
— Мне надо подумать, — не сводил с бутылки взгляда паук.
— Это для быстрейшего принятия решения, — Максим положил около него хлеб мисов.
— Он пахнет жизнью, — скосился на имэк страж и сглотнул каменную слюну. — Пусть Агилия подойдет, я хочу услышать, что скажет она.
— Я приказываю, именем моего отца, отпустить пленника и тех, кто за ним пришел, — подошла девушка, которая слышала весь разговор.
— Я не смею противится повелению хозяина, — в голосе стража послышались довольные нотки. — Но помни, Агилия, если ты меня обманула, то это твоя вина. Так и скажи отцу, когда будешь оправдываться за содеянное.
— Непременно так и поступлю, — кивнула девушка, и улыбнувшись повернулась к друзьям. — Идемте, путь свободен, — она посмотрела Художнику в глаза. — Ты очень мудр, игрок. Скажи мне?.. Твое сердце свободно?
— Я женат, — немного раздраженно ответил ей Максим. — И люблю свою Настю.
— Я ей завидую, — вздохнула Агилия, и пошла следом уже за выходящими из пещеры, мимо застывших в карауле менквов, Угрюмом и Манем. — Надеюсь она ценит то, что ей досталось. — Раздался ее тихий шепот на выходе.
***
У моста, с беснующимися, сыплющими издевательскими насмешками по другую сторону реки огнями, которые не в силах были преодолеть поставленную перед ними друзьями преграду, в виде кристалла, путешественников встретил Луквах в сопровождении трех стражников.
— Рад приветствовать вас: великий мастер-ювелир Мань, и прекрасная дочь Полоза, Агилия, — склонился он в глубоком поклоне. — Царица ждет в своих покоях. Позвольте проводить дорогих гостей к ней, а для вас, — он повернулся к Максиму с Игорем. — Есть еще одно задание.