— Я его убил? — Парень был явно в шоке, и, едва сдерживая панику, смотрел на подрагивающий труп.
— Все хорошо, — подбежал к нему Художник. — Молодец. Если бы не ты, он бы убил меня. Ты все сделал правильно. Держись парень, ты действительно молодец, не ожидал оттебя, — улыбнулся он, приобнимая его за плечи. — Но не время сейчас расслабляться. Соберись. Еще ничего не закончилось.
— Да, — пролепетал Тень. — Я все понимаю, — он отвернулся, чтобы никто не видел его слез, но дрожащий голос выдавал чувства. — Пойдемте дальше, дядя Художник.
Труп бывшие рабы спрятали за угол дома. Надо сказать, что многие из них, также чувствовали себя плохо и едва сдерживались от рвоты. Только единицы отнеслись к убийству человека на их глазах, как к саму собой разумеющемуся в данных условия действию. Современный человек воспитан в традициях гуманизма, что очень хорошо там в старом мире, в который нет возврата, но тут, в Уйыне другая реальность, жесткая, не оставляющая выбора, им придется к этому привыкнуть или погибнуть. Или ты, или тебя.
Максима порадовало, что из тех, кто взял в руки автоматы, не нашлось таких, кто не пробовал на вкус вражеской крови. Хоть тут удача не подложила ему в очередной раз свинью, выбрав достойных.
Вереница мнимых рабов и охранников, не столкнувшись больше с препятствиями, вышла наконец на площадь.
Ночь окончательно вступила в свои права, засыпав небо бездушными звездами, взирающими с ледяным спокойствием на жестокий мир Уйына, а луна освещала мертвым сиянием столб, с привязанным к нему Угрюмом. Друг не шевелился и, опустив голову, безвольно висел на орудии пыток.
Максим бросился к нему и приподнял лицо за подбородок. Стеклянные глаза, и холодное тело, его не смутили, он этого даже не заметил.
— Братан, ты чего! — Закричал Художник, не замечая, что в друге уже нет жизни. — Просыпайся, все уже закончилось, ты свободен. Сейчас уйдем отсюда, и как только восстановишься, вернемся и разворотим к чертям собачьим это змеиное кубло. Братан, — захлебнулся он слезами. — Да проснись ты, — он врезал ему пощечину, от чего голова мертвеца безвольно качнулась. — Гад! Ты не смеешь оставить меня тут одного! Это не честно! Сволочь! — Максим схватил податливое тело за плечи и начал трясти. — Очнись, сука! Очнись, братан! Не смей умирать! Братишка, — он упал на колени. — Как же так. Ты сволочь, Игорь, подлая сволочь. Ты сбежал…
— Надо уходить, — легла ему на плечи чья-то тяжелая рука. — Ему уже не помочь, он мертв. Все зря.
— Нет, — стряхнул с плеча ладонь, не оборачиваясь, Художник. — Он пойдет с нами.
— Он мертв, парень, — склонился над ним бывший штангист. — Он уже никуда не пойдет.
— Значит, мы его унесем, я не позволю тварям глумиться на телом друга, он будет похоронен как положено, — Художник поднялся.
— Мы все сделаем, только не раскисай, прими все как есть. — Глаза штангиста озабоченно посмотрели на Максима. — Ты его не вернешь и не смеешь расклеиваться, тебе поверили люди и пошли за тобой. Ты в ответе за всех нас.
— Что там еще такое происходит? — Из окна дома Строга выглянуло перекошенное злобой лицо.
Максим не целясь выпустил туда длинную очередь из автомата, и лицо, вскрикнув, пропало.
— Сдохни, гнида, — прошептал Художник в ту сторону, поднимаясь с колен, и уже громко скомандовал. — Тело Угрюма снять со столба. Понесем с собой.
— Тревога! — Раздался в тот же момент, крик из того окна, в которое стрелял Художник.
— Надо же, промахнулся, — зло оскалился Максим в ту сторону и скомандовал. — Выдвигаемся. Четверо с автоматами за мной, в авангарде, двое в конце, прикрывают отход, остальные несут тело, и не растягиваться. Бегом!
Дверь в увеселительное заведение воинов Строга резко, с оглушающим стуком, едва не слетев с петель, распахнулась, выпуская людей с автоматами, но Художник и четверка авангарда мгновенно срезала короткими очередями торопыг.
Как и предполагал Максим, Ойка ошибался. Не все «Свидетели смерти» находились внутри. То в одном месте, то в другом распахивались двери, и из них выскакивали вооруженные люди. Но поздно, рабы уже выбегали из городских ворот, унося ноги в сторону леса.
— Уходите к сихиртя, — остановил пробегающего мимо него Теть, Художник. — Я останусь тут и уведу погоню в сторону. Без этого вам не уйти. Ореки и менквы не дадут этого сделать, они прекрасные следопыты. На опушке ждет Ойка, он проводит. Скажи этой сволочи, что если он этого не сделает, то я его с того света достану. Дед знает, что я слов на ветер не бросаю. Все, уходите.
— Но дядя Художник, как я могу вас бросить? — Упрямо сжал губы Илья.
— Пацан! Брысь, я сказал! — Рявкнул Максим и ухватил за руку пробегающего мимо него боксера. — Тащи этого упертого барана на опушку. Там ждет лесной дед. Тень знает, что надо дальше делать, объяснит ему.
— А как же ты? — Недоуменно выпучил глаза бывший боксер.
— Я остаюсь прикрывать. Другого выбора у нас нет. Нашумели, не так предполагалось действовать. Все! Хватит базара. Выполнять! Это приказ. — Максим махнул рукой, прекращая нарождающийся спор.
Его послушались. Он умел быть убедительным, особенно если смотрел так, как в этот момент.
— Братана похороните, как положено, и пацаненка сберегите. Угрюм его полюбил, — крикнул он в сторону уже удаляющейся вереницы беглецов, и в спину закинувшего на плечо, брыкающегося ногами Ильи, боксера. — И уже тихо добавил. — И я.
От ворот в город вела прямая, без поворотов дорога, может, при обороне, это было бы и неплохо, вот только воинам Строга приходилось не обороняться, а нападать, и противостоял им тот, кому в Уйыне не было равных в меткости. Первый же выскочивший в погоню человек, был мгновенно застрелен, и его труп, как предупреждение остальным, валялся в пыли, раскинув руки, на фоне тусклой луны скорбной кучкой праха.
Завязалась позиционная борьба, что было на руку Художнику, специально затягивающему бой, и дающему бывшим рабам время убежать как можно дальше в лес. Но продлилось это не долго.
Первыми выскочили ореки, которым пули пять сорок пять, причиняли вреда столько же, сколько клопы человеку. Беспокоили, кусали, но жизни лишить не могли. Они рванули ловить упрямого врага, толкаясь и подвывая, мешая друг другу, но несмотря на суету, финал оставался неизбежен и печален, Художник умрет.
Следом появились менквы более медлительные, как танки, но и более упрямые, которые с бараньим упорством будут идти по следу, и когда настигнут измученную погоней жертву, от их мнимой медлительности не останется ни следа, твари атакуют со львиным проворством и ловкостью.
Во всем этом только один светлый момент. Твари не отличаются сообразительностью и будут преследовать врага, который нашумел, который попал в их поле зрения, а Максиму этого и надо было, он уведет их подальше, выиграет время, а потом попробует оторваться. Лес он не знал, но где находится лаз в пещеры сихиртя, Ойка описал ему подробно. Заблудится не должен.
Он разозлил их еще больше, стреляя по более уязвимым глазам, оставив многих окривевшими. Пора бежать, иначе будет поздно. Прятавшиеся до этого солдаты Строга, под прикрытием тварей повылазили из убежищ и тоже бросились в атаку. Если менквы и ореки не опасны, пока не доберутся до ближнего боя, то у людей огнестрельное оружие, и на открытой местности Художник будет прекрасной мишенью. Такого допустить нельзя.
Максим бросился бежать, но только не туда, куданаправились бывшие рабы и Тень, а в другую сторону, по диагонали пересекая расчищенное от зарослей пространство от города до леса.
Бежать было легко. Организм привык к трудностям более суровым, чем какой-то там бег. Едва он заскочил под прикрытие деревьев, Художник остановился и еще произвел несколько выстрелов в сторону преследующего врага. Нельзя, чтобы они его забыли. Надо изредка напоминать о себе.
Он сможет. Он выиграет этот бой и потом уйдет к сихиртя. Похоронит там друга, соберет войско и вернется. Это даже хорошо, что Строг остался жив, он недостоин легкой смерти.