— Вы, тупые бездельники! — Рявкнул чей-то глухой бас.
Кто говорит Художник не видел, все из-за тех же смерзшихся ресниц, да и слышал он властный голос, через пелену затухающего сознания. Блаженный, последний сон теплой волной накатывал на умирающий разум, о такой легкой смерти он даже мечтать не смел.
— Я велел доставить вам живого игрока, а не замороженную тушку. Ваши отбитые мозги не могли додуматься одеть его? Немедленно развязать, завернуть в медвежьи шкуры и напоить горячим, лечебным отваром. Если он умрет, то я из вас сделаю голые, ледяные статуи, для украшения дворца. Выполнять бездари.
«Зачем? Здесь так хорошо, — Максим поморщился во сне. — Сейчас появиться мама и нальет горячего чая. Мы будем пить, болтать не о чем и вспоминать детство. Зачем мне какой-то там отвар? Мне он не нужен.»
Кто бы это ни был, но смерти Художнику он явно не желал, иначе бы просто заморозил, тут даже усилий никаких не надо, оставь все как есть и на этом конец, душа и так еле-еле держится в уже почти мертвом теле.
Художника бросили животом вниз, срезали веревки, но он этого даже не почувствовал, так как и руки и ноги окоченели, потеряв чувствительность, как от ограниченного поступления крови, так и от холода одновременно. Его перенесли на что-то мягкое и укрыли видимо той медвежьей шкурой, которой требовал накрыть пленника властный голос. Губы разжали и в горло хлынул обжигающий поток горьковатой, вязкой жидкости со вкусом меда, хвои, земляники и полыни.
Тепло побежало по телу сладкой негой, в пальцы рук и ног впились иголки пробуждающейся чувствительности, а глаза увлажнились растаявшей на ресницах изморозью. Жизнь медленно возвращалась в плоть.
— Не пытайся выглядеть большим мертвецом, чем ты есть на самом деле, — усмехнулся голос. — Я не просто так заставил тебя поймать и живым принести сюда. Хочу увидеть твои глаза.
«Убыр», — понял Максим, кто с ним разговаривает.
Он и не пытался притворятся мертвым, просто тело одеревенело и не слушалось, а смерзшиеся ресницы долго не могли оттаять, но осознание того, что эта тварь могла решить, что он ее боится, заставило собраться, с трудом, но открыть глаза и попытаться все-таки подняться.
Ноги не слушались, и встать не получилось, сдерживая стон Художник перекатился на спину и едва не заорав от боли в одеревеневшем, непослушном теле сел, скинув с себя медвежью шкуру.
— Глупо, — хмыкнул голос. — Ты не похож на самоубийцу, но если останешься на морозе в летней одежде, то умрешь раньше срока, и мне не с кем будет говорить. Накиньте немедленно на плечи то, что он по своему недомыслию сбросил. Он мне нужен живой и здраво мыслящий. — Крикнул куда-то за спину Художника Ледяная гора, и шкура вновь, мгновенно легла на плечи, а монстр обратился к пленнику. — Не глупи, и не пытайся бежать, у меня во дворце тебе ничего не угрожает. Поверь, если бы я хотел убить тебя, то давно бы это сделал. Пей отвар, отогревайся и восстанавливался.
Максим решил последовать совету. Он жив, а значит есть еще надежда на продолжение, есть надежда на месть. Он взял в руки стоящий около него, парящий раскаленным облаком кубок с отваром и сделал глоток, прокатившийся раскаленной лавой по заиндевелому пищеводу.
Первый раз он видел своего врага так рядом. Тогда, когда они с Угрюмом ходили за сосулькой, разглядывать тварь было некогда, да и далеко он был, а сейчас сидит напротив и прожигает внимательным взглядом.
Весь белый, как первый, не потревоженный ни кем снег, и только черные нити в волосах, как неестественная седина старости и мудрости. Огромная голова с мясистым носом, бледные губы и ледяные клыки в уголках приоткрытого рта. Глаза альбиноса с красными, малюсенькими зрачками. Огромные лапы с полупрозрачными когтями на узловатых пальцах. Жуткая тварь, кошмар из бредовых снов, но только в реальности.
Помещение в котором находился Максим впечатляло как размерами, так и грубой, рубленной, суровой красотой. Ледяные стены, сквозь которые, пусть и не очень отчетливо, но виден ландшафт замороженной горной локации, и полированные, без резьбы и украшений, сверкающие острыми краями многогранника, такие же ледяные колоннады, пентаграммой расставленные вокруг трона, взлетающие вверх и теряющиеся в застывших под потоком, набухших не выпавшим снегом облаках. Казалось что вот-вот из них пойдут медлительными хлопьями, холодные зимние осадки.
В воздухе звучит песня мороза, сталкивающихся между собой, потрескивающих микроскопических льдинок. Максим слышал такую не раз, тренируясь на лыжах в зимнем лесу, в бытность свою тренером по биатлону. Это завораживающие звуки тишины спящего леса, на всегда остались в памяти, как минуты абсолютного счастья единения с природой.
Но самая большая достопримечательность дворца убыра, это трон.
Гора ледяных людских черепов, скрепленных между собой, через пустые глазницы, выбеленными временем костьми, покрытых инеем, человеческих останков. На высокой спинке накинуто полупрозрачное голубое покрывало без намека на вышивку, и пышными снежными кистями по периметру, по которому пробегали искры отражающегося света, проникающего через прозрачные стены.
Сам убыр, вальяжно откинувшись, положив одну огромную лапу на подлокотник, выполненный из переплетенных в подобии рукопожатия остатков человеческих кистей, другой конечностью опирался на прозрачный меч с черной рукоятью, и рубиновой гардой, уперев его острым концом в утрамбованный наст перед ногами. Он с интересом рассматривал пленника и молчал, давая тому время проникнуться моментом и содрогнуться, от вида величия хозяина снежной локации.
Ледяная гора долго ждал правильной реакции от Художника, но тот спокойно пил отвар, безучастно рассматривая обстановку и самого хозяина, и ни в какую не собирался проникаться моментом. Так и не дождавшись ни какой реакции от строптивого игрока, убыр неожиданно улыбнулся и рявкнул за спину пленника:
— Все вон, — скосившись при этом на Максима, ожидая что хоть от неожиданного окрика тот вздрогнет. Нопленник все так же спокойно пил отвар.
— Однако, — монстр встал с трона и не торопясь обошел вокруг так и не отреагировавшего на его старания игрока. — Ты действительно можешь удивить, правы слухи. Все наши неудачные для меня встречи я относил к простому стечению обстоятельств, но я ошибался, ты уникальный и достойный враг. Мне это нравиться. — Он вернулся на свое место и сел. — Ты бы хоть высказал уважение к хозяину и встал. Неужели действительно ничего не боишься?
— Наверно боюсь, — Максим отхлебнул из бокала, пожав плечами.
— Странный ответ, — хмыкнул убыр. — Как можно не знать боишься ты или нет?
— Боюсь, что мне не удастся тебя убить, — Художник все так же безучастно сделал еще один глоток.
— И всего-то? — Рассмеялся Ледяная гора. — А за жизнь свою не боишься?
— Нет. Я устал жить. — Максим отставил в сторону бокал. — Ты зачем меня сюда притащил? Думаешь потешится страданиями? Не получится. Я умею терпеть боль, и не доставлю тебе такого удовольствия.
— У каждого терпения есть порог, и у болевого тоже. Нет не ломающихся людей, есть плохие палачи. Я хороший палач. — Нахмурился Ледяная гора, и добавил после недолгого раздумья. — Очень хороший палач, у которого даже камни воют от боли.
Он уставился немигающим взглядом в Художника, ожидая от того реакции на грозные слова, но тот безучастно взял бокал и еще сделал один глоток.
— Однако, — рассмеялся убыр, ты или дурак, или действительно необычайно смел. В последнее не верится, вы с твоим другом много крови мне попили, а дуракам такое не по плечу. Но не для этого тебя сюда привели. Мне не нужны твои страдания, мне просто хотелось посмотреть на достойного противника, который наконец появился в Уйыне.