– Кофе-то будете пить? – Белокурая Алена приоткрыла дверь и просунула голову в образовавшуюся щель. На ее лице было написано, что она слышала весь разговор. От первого слова до последнего.
– Спасибо, но мне уже пора.
Выйдя из подъезда, Антон закурил. Затянулся жадно. «Благодаря пустоте превращения могут свершаться без конца...»
Глава 16
Ей снился странный и страшный сон. Она шла по бесконечному коридору, с обеих сторон которого располагались бесчисленные двери с красивыми золотистыми ручками в форме елочных шариков. Она бессмысленно дергала за все эти ручки, но двери были заперты. И шла дальше. Шла, шла, пока не поняла, что коридор начинает сужаться, а стены – сближаться, словно Сцилла с Харибдой. Значит, надо идти быстрее, чтобы успеть найти выход. Она почти бежала, но коридор становился все уже, а призрачного спасения в виде открывающейся двери – все не было. Наконец ей пришлось повернуться боком – пространство катастрофически уменьшалось. «Господи», – всхлипнула она и застряла, не имея возможности продвинуться вперед. Она чувствовала, как ее кости расплющиваются, дробятся под натиском холодных, равнодушных стен, и ничего не могла сделать. Красивые металлические ручки больно впивались в нежную кожу, поворачивались, накручивая и выдирая с корнем длинные волосы. Вот один из шариков вторгся ей в рот, достиг горла, перекрыв доступ воздуха. Она знала, что нужно нажать языком на маленькую кнопочку в самом центре шарика. Тогда дверь отворится. Просто нужно нажать на кнопку. Просто нужно...
Она проснулась от собственного крика. Горло саднило, ломило зубы. Сердце колотилось где-то в виске.
«Боже, – подумала Таня, – ведь это обычный ночной кошмар».
За окном висела идеально круглая луна. Казалось, она специально спустилась вниз, приблизилась вплотную к дому и приникла к окну, заслонив собой небо.
Раздался еле различимый щелчок, а вслед за ним едва ощутимое колебание воздуха. Таня вздрогнула. Что это? Звук явно шел со стороны коридора, но рассмотреть что-либо не представлялось возможным. Крошечный тамбур перед дверью был погружен в непроглядную тьму. Мертвенно-бледный лунный свет туда не доходил, он расползался по полу, а перед дверью спотыкался.
Таня протянула дрожащую руку и включила ночник. Ничего. Никого. Она встала и прошлась по палате, заглянула под кровать, в ванную... Стараясь производить как можно меньше шума, выскользнула из комнаты. И очутилась в душном, тесном холле, из которого вели четыре двери. Над одной из них мигала тусклая красная лампа, озаряя помещение зловещим светом. Таня на цыпочках обошла холл по периметру, поочередно прикладывая ухо к каждой из дверей. Везде было тихо, кроме последней, соседней с ее палатой. Оттуда доносились какие-то странные звуки: то ли стоны, то ли всхлипы. Таня отчего-то испугалась и предпочла поскорее вернуться к себе. «К себе?» – горько усмехнулась она и нырнула в кровать. Натянула одеяло до подбородка, свернулась клубком. И внезапно почувствовала озноб. «Так уже было, – осенило ее, – давно, когда я была подростком. Я вот так же лежала в постели, укрытая почти с головой, и мерзла».
– У меня тогда была... пневмония! – вдруг громко произнесла она. В вязкой ночной тишине звонкое «пневмония» прозвучало неожиданно громко. Как выстрел из пистолета без глушителя. – Черт! Я вспомнила! Вспомнила! – Таня даже подпрыгнула. – Я тяжело болела, чуть не умерла. Крупозное воспаление легких, вот как это называлось. Я потеряла тогда голос, полгода молчала. А рядом со мной все время была мама... Мама гладила меня по голове, поила вкусным чаем с лимоном... И кормила куриным бульоном.
Тогда, во время болезни, она переела этого самого куриного бульона и потом всю жизнь терпеть его не могла. И именно тогда у нее появился такой необычно низкий, хриплый тембр голоса. Таня заплакала.
– Неужели? – прошептала она. – Неужели память возвращается? – Сон как рукой сняло. Она выскользнула из постели и подошла к окну.
Луна покинула свой пост, и стало черным-черно. Таня прижалась лбом к прохладному стеклу и посмотрела вниз. Скованная морозом земля серебрилась в темноте. Голые беззащитные деревья сплелись ветвями. Может быть, они так греются? Вдали, среди черных стволов, мотался на ветру фонарный столб, заплевывая окрестности слабым светом. Рваный кленовый лист оторвался от земли, испуганно взметнулся вверх, покружился в воздухе и прилип к стеклу. Прямо напротив Таниного лица.
Томительные предрассветные часы она просидела у окна, бездумно созерцая застывшую в предсмертной муке природу. Когда серое утро проникло в палату, Таня распахнула створки маленького шкафчика, расположенного рядом со входом. Здесь на вешалке висели голубая блузка с кружевным воротничком и темно-серые шерстяные брюки. Именно так, по словам родных, Таня была одета перед тем, как упасть. Она зарылась лицом в холодный шелк – вдруг знакомый запах или соприкосновение с гладкой тканью дадут новый толчок ее несчастной памяти – и тут же отшатнулась. «Это не мои вещи!» – внезапно поняла она.
В этот момент открылась дверь, больно ударив Таню в плечо.
– Господи! – воскликнула медсестра Нина, с трудом удержав в руках металлический поднос с завтраком. – Что вы тут делаете? Почему вы не в постели?
– Вы что, живете в больнице? – весело спросила Таня, возвращаясь на кровать. Она вдруг ощутила уверенность в себе. Точно после долгого балансирования над пропастью обрела наконец твердую почву под ногами.
– С чего это вы решили? – зло пробормотала Нина, наливая кофе в чашку. Рука ее дрогнула, и обжигающие капли брызнули Тане на кожу.
– Да вы постоянно здесь. И днем, и ночью, – усмехнулась Таня, вытираясь салфеткой. Нина ей не нравилась...
– Это моя работа. Надеюсь, что хотя бы этот факт вы помните, – ледяным тоном заметила медсестра, подхватила опустевший поднос и направилась к двери.
– Я теперь много чего помню... – загадочно произнесла Таня и отправила в рот кусок ветчины.
– Что? – Нина резко обернулась, выронив поднос. С чудовищным грохотом он упал, поплясал немного по полу и откатился под тумбочку. Нина, казалось, этого даже не заметила. – Что вы сказали?
– Да не пугайтесь так. Я пошутила.
– Глупая шутка! – прошипела медсестра и вышла, хлопнув дверью.
– Браво! – расхохоталась Таня ей вслед. – Наша любовь взаимна, и это прекрасно.
Покончив с едой, Таня умылась, посетовав, что ей так и не принесли зеркало. Заправила постель, прошлась тряпкой по тумбочке. Она испытывала небывалый прилив активности, буквально не находила себе места. Необходимо было что-то делать, куда-то двигаться. Чтобы занять себя, взяла в руки Библию – свекровь сказала, что это любимая Танина книга, что раньше она с ней буквально не расставалась. Рассеянно полистала... А вдруг? Нет, никаких ассоциаций. Знакомая звенящая пустота.
Наконец, спустя вечность, появился доктор Кречетов. Он бодро шагнул в палату и улыбнулся. Боже, как хорош! Не отдавая себе отчета, Таня бросилась ему на шею и уткнулась в душистую щеку. И напоролась взглядом на перекошенное лицо стоявшей на пороге медсестры. Обычно бледное, сейчас оно покрылось пунцовыми пятнами. «Батюшки, да она ревнует!» – развеселилась Таня.
– Что случилось? – нежно прошептал Владимир Алексеевич, погладив Таню по голове.
– Мы можем поговорить без свидетелей? – спросила она, насмешливо глядя на красную как рак Нину.
– Ниночка, – обернулся Кречетов, – вы не оставите нас?
Еле сдерживаясь, Нина вышла. Таня с воодушевлением поведала Кречетову о ночном озарении, упустив лишь некоторые детали. Владимир Алексеевич выслушал ее с неподдельным интересом. Когда Таня закончила, он внимательно на нее посмотрел, взял ее руку в свои ладони и осторожно сказал:
– Это хорошо... Очень хорошо... Но, видите ли, Та-нюша. Дело в том, что вы сирота. У вас никогда не было матери.