Во время беседы Дутрлез успел прикрыть камень салфеткой и теперь хотел улучить минуту, чтобы спрятать его в карман из опасения возбудить в Матапане какие-либо подозрения. Полагая, что Матапан не заметил опала, он нашел возможным сообщить домохозяину кое-что из слышанного им от Жюльена.
– Я уверен, что вы ошибаетесь, – сказал он. – Ночью я встретил не Жюльена.
– Кто же еще мог войти к ним в квартиру?
– Не знаю, да он и сам не знает, хотя случалось и прежде, что кто-то по ночам входил в его комнаты. Он не раз находил мебель свою в беспорядке, стулья и даже шкафчик опрокинутыми.
– Остается допустить одно, что в доме моем действительно водятся духи. Господину ля Кальпренед лучше было бы не распускать таких глупых россказней, если он не желает повредить репутации своей сестры.
– Что вы хотите этим сказать? – живо проговорил Дутрлез, нахмуривая брови.
– Понятно что. Никто же не поверит привидениям, но найдется немало злых языков, готовых если не поверить, то рассказывать, что мадемуазель Кальпренед принимает по ночам своего возлюбленного.
– Это было бы в высшей степени бесчестно!
– Согласен, но как ни бесчестна клевета, она все-таки марает честных людей. Вот если бы знать, что в квартире графа случилась кража, я сам бы устроил засаду и выследил вора.
– Я уверен, что у Жюльена что-нибудь украдено, чего он еще не заметил.
– Украдено, говорите вы? Что же украдено? Не думаю, чтобы в квартире графа находились какие-нибудь сокровища. Впрочем, не украли ли у него ту вещицу, которую вы показывали Жюльену, когда я подошел к вам?
– Какую вещицу? – спросил смущенный Дутрлез, краснея до ушей.
– А вот ту, которая лежит у вас под салфеткой.
Альбер понял, что далее скрывать свою находку нельзя, не возбудив в Матапане подозрения.
– Вы отгадали, – ответил он, открывая опал, – я не хотел говорить вам, чтобы вас не потревожить, но человек, встреченный мною сегодня на лестнице, действительно, должно быть, вор. Этот камень составлял часть какого-то драгоценного украшения, которое он держал в руках, и я оборвал цепочку, стараясь схватить его за руку.
– Позвольте, пожалуйста, посмотреть камень поближе, – сказал барон, протягивая руку. Глаза его блестели и руки слегка задрожали, когда, осмотрев опал, он положил его обратно на стол. Дутрлезу показалось, что лицо барона приняло какое-то особенное выражение.
– Так вы думаете, что опал украден у графа?
– Нет, ни я, ни Жюльен так не думаем, – ответил Альбер.
– Это, впрочем, все равно. У кого-нибудь он да украден, и я непременно разыщу вора, в этом наш общий интерес. Вор должен быть из этого дома. Я не прошу вас отдать мне это вещественное доказательство кражи, но, надеюсь, вы сохраните его у себя, пока я не выясню всего дела.
– Можете быть в том совершенно уверены.
– В таком случае я не замедлю отыскать владельца украденного колье. А после мы увидим… Но уже скоро час, – сказал он, посмотрев на часы, – а моего знакомого все нет, и мне пора, – добавил он, быстро вставая.
Дутрлез не удерживал его; он и так упрекал себя за болтливость и боялся выболтать еще больше.
Глава 2
B домашней жизни де ля Кальпренедов в последнее время произошло немало перемен. Были сокращены домовые расходы, уменьшено число прислуги и экипажей. Со смертью графини все изменилось, она словно унесла с собой в могилу радость и счастье домашнего очага. Завтрак уже не собирал членов семьи за общим столом. Граф, падкий на разные рискованные предприятия, от которых его удерживала жена, после ее смерти предался спекуляциям и почти окончательно разорился. Но несчастья и неудачи при его неумении вести дела не изменили его гордого характера, не ослабили в нем мужества. Он все еще высоко держал голову, сознавая себя честным человеком, вредившим своими спекуляциями только себе и близким, но никому постороннему.
Покойная графиня не принесла с собой при замужестве большого приданого и по смерти оставила детям очень немного. Небольшое наследство, полученное Жюльеном при совершеннолетии, было уже прожито им, а часть, доставшаяся на долю Арлеты, исчезла в неудачных предприятиях графа, который был совершенно уверен, что его дочь никогда не потребует от него отчета о ее собственности. Арлета любила отца, и он любил ее больше всего на свете, они никогда не расставались, Тогда как Жюльен вне дома с раннего возраста выказывал независимость характера, не согласующуюся с понятиями графа о его отцовских правах по отношению к сыну. Однако сын любил отца, с которым имел много общего, к сожалению, в одних только недостатках, мешавших их сближению. Граф не вмешивался в жизнь своего сына, хотя и огорчался ей. Арлете, любившей брата, не раз приходилось оправдывать его поступки перед отцом, извиняться за его частые отсутствия на семейной трапезе. С нею Жюльен был гораздо откровеннее, чем с отцом, ничего не скрывая от сестры, кроме своих похождений, знать и рассказывать о которых молодой девушке было неприлично. От сестры он готов был принять всякий добрый совет – только, к сожалению, очень редко исполнял их.