Когда пик настиг нас обоих, это было похоже на взрыв. Мир распался на миллионы искр. Мы кричали в унисон — немой, животный крик, в котором было всё — и ненависть, и прощение, и обещание, и отчаяние.
Мы лежали, тяжело дыша, наши тела покрытые потом, наши сердца колотились в унисон. Брезент под нами был мокрым. Где-то за стенами шумел город. А здесь, в этой грязной, заброшенной комнате, мы нашли друг друга. В самом страшном, самом прекрасном, самом настоящем моменте нашей жизни.
Он лежал на мне, его лицо было укрыто в моих волосах. Его дыхание постепенно выравнивалось.
— Я не ненавижу тебя, — прошептал он наконец, его голос был хриплым и сломанным. — Я люблю тебя. Чёрт возьми. Я люблю тебя с того самого первого поцелуя.
Слёзы снова навернулись мне на глаза. Но на этот раз они были сладкими.
— Я тоже, — выдохнула я, обвивая его руками. — Я тоже люблю тебя.
Мы лежали в темноте, и мир снаружи больше не имел значения. Были только мы. И наша правда. И наша любовь, рождённая в гневе и выкованная в страсти. А впереди была война. Но теперь мы были вместе.
Глава 23
Тот день после нашей бурной ночи на автомойке стал для меня днём тихого, внутреннего перерождения. Мир не изменился. Сергей всё так же звонил, отец обсуждал детали свадьбы, свадебный консультант присылал бесконечные образцы тканей. Но внутри меня всё было иначе. Теперь у меня был секрет. Тихий, тёплый, живой комочек в груди, который согревал меня изнутри, даже когда я улыбалась своему «жениху» и кивала отцу.
Это была любовь. Странная, болезненная, рождённая в гневе и выстраданная в боли, но — любовь. Когда я думала о Марке, а думала я о нём постоянно, моё сердце сжималось не от страха или тоски, а от нежности. Я вспоминала его руки на своей коже, не те — грубые и требовательные, а те, что позже, когда буря утихла, мягко гладили мою спину. Я вспоминала, как он прошептал «Я люблю тебя». И эти слова значили для меня больше, чем все клятвы Сергея.
Я понимала, что должна ему помочь. Он был один против двух могущественных кланов. Его ярость и боль ослепляли его, заставляли идти на неоправданный риск. Мне нужно было стать его якорем. Его разумом. Я решила действовать.
Через два дня, под предлогом посещения антикварного аукциона (я знала, что Сергей презирает «старьё» и не поедет со мной), я снова улизнула. Мы договорились встретиться в заброшенной оранжерее в старом парке — месте, которое я любила в детстве и о котором ему как-то рассказала.
Он ждал меня там, прислонившись к стеклянной стене, заросшей плющом. Солнечный свет, пробиваясь сквозь грязные стёкла, рисовал на его лице золотистые узоры. Увидев меня, он улыбнулся. Это была редкая, неуверенная улыбка, но она преобразила его суровое лицо.
— Ты пришла, — сказал он просто.
— Я сказала, что приду.
Мы стояли и смотрели друг на друга. Воздух между нами был наполнен невысказанными словами, воспоминаниями о той ночи. Он сделал шаг вперёд и взял мою руку. Его пальцы осторожно переплелись с моими.
— Я боялся, что ты… передумаешь, — признался он тихо.
— Я не могу передумать, — я посмотрела ему в глаза. — Это не выбор. Это… данность.
Он притянул меня к себе и поцеловал. На этот раз поцелуй был нежным, почти робким. В нём не было ярости, только бесконечная, щемящая нежность и лёгкий привкус страха — страха потерять.
— Что будем делать? — прошептала я, когда мы разомкнули губы.
— У меня есть план, — он провёл рукой по моим волосам. — Те доказательства, что ты нашла… их недостаточно. Нужно оригинальное видео. Не копию. И живого свидетеля. Ту уборщицу.
— Но она в ужасе! Она ни за что не выступит!
— Она выступит, если мы предложим ей защиту. И новую жизнь. Деньги у меня есть. Накопил. — Он горько усмехнулся. — Воровал не только ради мести.
— А как мы её вывезем? За нами следят.
— Есть люди. Не те, что на стороне твоего отца. Те, кому Морозовы тоже насолили. Я нашёл их. Они помогут. Но для этого… — он замолчал и посмотрел на меня с такой болью, что мне стало не по себе. — Для этого тебе нужно сыграть свою роль до конца. До свадьбы. Ты должна быть идеальной невестой. Никаких подозрений.
— Три недели, — прошептала я. — Всего три недели.
— Двадцать один день, — он поправил меня. — Я буду считать каждый час.
Мы провели вместе всего пару часов. Гуляли по заросшим дорожкам парка, держась за руки, как обычные влюблённые. Он рассказывал мне о своём детстве, о том, каким был его отец — весёлым, изобретательным, как они вместе мастерили скворечники. Я рассказывала о своей золотой клетке, о тоске по чему-то настоящему. Мы смеялись. Мы молчали. Мы просто были. И в эти моменты вся боль, вся опасность отступали. Существовали только мы двое и хрупкое, чудесное чувство, что связывало нас.
Когда пришло время уходить, он обнял меня и прошептал мне на ухо:
— Будь осторожна. Я не переживу, если с тобой что-то случится.
— Со мной ничего не случится, — я поцеловала его в последний раз. — Я теперь не одна.
Возвращение в реальность было болезненным. Сергей встретил меня холодным взглядом.
— Аукцион прошёл хорошо?
— Да, — я улыбнулась, доставая из сумки случайно купленный старый бинокль. — Приглядела себе вот это. Для нашей будущей охоты.
Он фыркнул, но, кажется, поверил. Или сделал вид.
Следующие дни я провела в напряжённой игре. Я была мила, внимательна, предупредительна с Сергеем. Я участвовала в подготовке к свадьбе с показным энтузиазмом. Я даже поехала с ним и отцом на смотр того самого «семейного гнезда» — недостроенного особняка на берегу реки. Я восхищалась видами, одобряла выбор отделки, а сама тайком смотрела на часы, отсчитывая дни до свободы.
Но чем ближе была свадьба, тем более нервозным становился Сергей. Он чаще замолкал во время разговоров, его взгляд становился отстранённым. Иногда я ловила на себе его изучающий взгляд — холодный, вычисляющий. Он что-то замышлял.