Что сказать, я не хотела выходить замуж, но дядя умел убеждать.
— Ты красивая, — хрипло сказал Коста, глядя на меня с неприкрытым восхищением.
Может поэтому вопреки совету «не мешать», написанному в энциклопедии, я запуталась пальцами в темных волосах и, притянув Косту, поцеловала его сама, неловко и неумело, но он охотно откликнулся на мою ласку. Он все целовал меня и гладил, и шептал ласковые слова, а его руки блуждали по моему телу, лаская, трогая, сминая.
Он уложил меня на свой плащ, постеленный поверх медвежьей шкуры, и атласная подкладка охладила спину, а от камина дохнуло теплом. Исцеловал мою грудь, и внизу живота как будто растекся горячий мед. А потом его пальцы переместились вниз, и я судорожно вздохнула от непристойных, дразнящих ласк. А когда он наконец вошел в меня, нависая надо мной всем телом, я и правда едва сдержала крик, хотя короткая боль очень быстро прошла. Но ощущение наполненности было таким ярким и влекло за собой какие-то новые желания, которые я пока не умела понять.
— Все? — прошептала я, переведя дыхание.
Мои ладони упирались в твердую широкую грудь, и я слышала, как ровно и быстро бьется его сердце. Коста оторвал взгляд от места, где наши тела соединялись, и посмотрел мне в глаза.
— Я собираюсь полностью выполнить свою часть сделки, — ответил он и стал неспешно двигаться во мне, а я, ахнув, прикусила губы, чтобы не застонать, и рефлекторно выгнулась ему навстречу.
Он сплел свои пальцы с моими, завел руки мне за голову, и в этой беззащитности и открытости перед ним было нечто такое, отчего меня бросило в жар. Коста целовал меня, и его дыхание опаляло мои губы, шею, грудь, которая слегка колыхалась при каждом его толчке. Я шикнула сквозь сжатые зубы, и Коста тут же остановился.
— Больно? — обеспокоенно спросил он, заглянув мне в глаза.
— Спина, — виновато пояснила я.
— Прости.
Он отстранился, и я испытала странную смесь чувств: облегчение — ведь я получила, что хотела, смущение и… сожаление, что все закончилось так быстро. Однако Коста вдруг перевернул меня на живот, и я вцепилась пальцами в жесткую шкуру, ощущая, как он вновь заполняет мое тело. Таких картинок в медицинской энциклопедии не было, и мои мысли метались как пойманные птицы. Так можно? Так правильно?
Коста двигался во мне все быстрее, сжимал мои бедра, целовал и прикусывал шею. Он подтянул меня выше, заставив прогнуться в пояснице, и вскоре я позабыла и вопросы, и ответы, и только цеплялась пальцами за медвежью шкуру, уже не в силах сдерживать стоны.
Пламя потрескивало в камине, жесткий мех колол кожу, и то, чем мы занимались, было таким диким, первобытным, что во мне будто проснулось что-то древнее, исконное, и когда Коста усадил меня сверху, я сама подхватила ритм. И с каждым движением что-то густое, горячее закручивалось в узел внизу живота, собиралось во мне как река, пойманная плотиной, а потом вдруг прорвало заслоны и растеклось по всему моему телу, заполняя каждую клеточку, поднимая меня и неся куда-то неудержимой волной.
Я замерла, испуганно глядя на Косту и хватая ртом воздух, забыв как дышать.
— Все хорошо, Лисичка, — пробормотал он, приподнимаясь и обнимая меня. — Все хорошо.
Он закрыл мой рот поцелуем, глуша рвущийся крик, продолжая двигаться во мне, и я будто умерла: тело выгнулось от сладких судорог, пронизавших меня до кончиков пальцев, а мгновением позже Коста глухо застонал, уткнувшись мне в плечо…
Я лениво перебирала темные пряди волос, собирая себя заново, чувствуя биение чужого сердца своей грудью. Я была такой легкой, что, кажется, улетела бы в приоткрытое окно, если бы не горячее мужское тело, прижимающее меня к медвежьей шкуре.
Коста приподнялся, опершись на локоть, и посмотрел на меня.
— Спасибо, — шепнула я, коснувшись кончиками пальцев чуть колючей щеки, твердого подбородка с маленькой ямочкой. Губы на вид — ничего особенного, обычные: не пухлые, не тонкие, слева на верхней едва заметный белый шрам. Кто бы мог подумать, что эти губы могут так целовать.
— Пожалуйста, — улыбнулся Коста. — Может, давай еще разок? Чтоб наверняка.
— Думаю, ты и так все сделал как надо, — возразила я, отчего-то смущаясь и пытаясь вывернуться из-под него, но Коста склонился и поцеловал меня снова. Так ласково и бережно, что в глубине души я даже начала злиться — зачем? Я ведь не просила его быть со мной нежным! Как мне теперь возвращаться в обычную жизнь, где никто не зовет меня лисичкой и уж, конечно, никогда не станет так целовать?
Внизу хлопнула дверь, раздались голоса. Коста вскочил и принялся одеваться, молча указав на мой пеньюар. Опомнившись, я натянула его и, заметавшись, нашла халат. Быстрый поцелуй обжег мои губы, а потом Коста прошептал: