* * *
В то время как Изяславль гремел и пылал весь поднятый на ноги, и вся бригада готовилась к походу, сплачиваясь отовсюду, батько Боженко бился головой о стену и то плакал, как ребенок, то ревел, как плененный лев.
- Милая моя! Голубонька моя!.. Ох, и що ж то ты наробыла?.. Так хиба ж ты?.. Свои?.. Та хиба ж то свои?! То ж агентура, то ж Петлюра, а не советская власть... Задавила мою любу... Хто мени верне мою любу... Сердце мое... Хто мени мою душу верне?..
Узнав о горе Боженко, Щорс отправился к нему на встречу. Когда он вошел к Боженко, он не узнал своего геройского командира. Это был убитый горем старик, смертельно утомленный человек.
- Спасай меня, Николай, умру. Вот хорошо, что ты навестил меня! Ой, горе,
Николай, нет моей мамаши! Ох, и отомщу я тем проклятым гадюкам! Камня не оставлю! Рельсы кровавые поскручиваю руками! Своими руками! – стонал батько, мечась из
стороны в сторону, как больной в бреду, на своем скорбном ложе, на кушетке, покрытой
92
буркой.
Подушка была измята и мокра от батькиных слез. Щорс, коснувшись ее рукой, бережно и незаметно вытер руку и погладил батька по согнутой спине.
- Успокойся, дорогой Василий Назарович, герои не плачут. И такому герою, как ты, слезами горю не помочь. Убийц мы найдем и жестоко накажем. Я уже отдал распоряжение найти в Бердичеве виновных и арестовать их и сообщников. Я сообщил в Киев о постигшем тебя несчастье самому правительству. И вот уже есть ответ правительства. Мы представили тебя к Золотому оружию и имеем приказ правительства вручить тебе его.
Щорс вынул из суконного свертка золотую саблю и поднес ее Боженко. Боженко покосился на саблю, перевел глаза на Щорса – и вдруг искра безумия, испугавшая Щорса, засветилась в этом взоре.
- Великодушно извиняюсь, - сказал старик. – Золотым оружием мое горе не прикупить и сердце мое лестью не унять. Не золотою саблей, а кровавой саблей добывал я свободу для народа. И за ту мою кровь!..
- Неладно говоришь, батько! – сказал Щорс. – Нехорошо говоришь! Не для личной жизни мы, большевики, отдали свою судьбу, а будущему человечества. Так знай же, что эта сабля тебе не для покоя дается, а дается для боя за советскую власть. На, получай ее с честью, и с честью носи!
- Нет больше моей слезы! Куда выступать дальше? Приказывай.
- На Дубно и Ровно, - ответил Щорс.
* * *
После взятия Дубно Боженко направил Пятый Таращанский полк на Ровно на соединение с партизанскими отрядами Рыкуна, Прокопчука и Бондарчука. Вместе с партизанами они должны взять Ровно.
Закрепившись в Дубно, Боженко планировал развивать операцию дальше на Радзивилло, Броды ко Львову и на Кременец-Зборна к Тернополю, чтобы выйти на соединение к восставшим внутри Галиции, против новых союзников Петлюры – белополяков и галичан.
Ввиду этого батько затребовал к себе Кочубея и Кабулу для инструкции в Дубно.
Кочубей и Кабула приехали поездом и сразу со станции ввалились к Боженко.
Еще проходя через писарскую штаба, они услышали в соседней комнате громкий батьков голос, кого-то грозно распекавший, и, войдя, увидели незабываемую сцену. Перед батьком стояло пятеро дюжих загорелых таращанцев, и бережно поворачивали перед ним застенчиво краснеющую красивую девушку – панночку лет восемнадцати.
- Та вона ж як крулевна, папаша! Диви, яка красуня!
- Что это за собачьи дурощи! Та когда уже я выбью с вас эти выдумки? До последнего конца, говорил вам, до бабы не касайся!
- Да мы же жалеем тебе, папаша, особенно, когда видим, когда ты грустишь по
93
поводу смерти “матки”, предоставляем тебе эту дивчину в жинки. Она сама согласна за тебя замуж. Разве мы против согласия? Сама заявила охоту. Ты же ее сам спасал. Чи ж ты не памятаешь?
Наконец, батько не вытерпел и, рассердясь, поднял плетку-тройчатку над головой и со всего размаху окрестил ею незатейливых сватов.
Девушка вырвалась и убежала. А таращанцы, поеживаясь от батькиного угощения, все еще не унимались, уговаривая:
-Да пожалей же ты себя, отец! Чего ты нас и себя мучаешь? Ты горюешь, а мы страдаем... Весь народ страждает, на тебя глядячи... Вить такой красавицы и в свете не найдешь! А она по тебе душу не чает.
- Арестовать этих негодяев! – закричал батько и кивнул Кабуле.
- Да и мы сами никуда не уйдем. Раз мы задумали такое дело, то – пока закончим, хоть ты убей нас, отец, имеем всеобщее решение. Все бойцы тебя при том сватают.
Кабула вытолкал таращанцев за дверь.
Батько немедленно перешел к делу, по которому затребовал Кочубея и Кабулу. Расспросил у Кочубея о состоянии Пятого полка, к которому он относился ревнивее всего еще и потому, что наличие этого полка – уже второго по счету таращанского полка – довершало комплектование полной таращанской бригады. До сих пор батько хоть и звался комбригом, но имел всего один полк. Правда, по численности полк этот превосходил иные бригады – чуть не тысяч десять штыков. Но батько обижало то, что это все еще не полноценная бригада, и он сам как бы не полный комбриг.