* * *
Таращанская бригада вырвалась из линии общего фронта дивизии – Новоград-Волынск – Староконстантинов – Проскуров и шла уже клином, рискуя все время попасть под фланговый удар: справа наступали белополяки, а слева, от Кременца – петлюровцы. В тылу орудовали банды Струка, Волоха, Орлика, Зеленого, Жожеля, Шепеля, Ангела и совсем недавно появившегося со стороны Коростеня Соколовского.
Движение таращанцев вперед без оглядки начинало беспокоить штаб дивизии и самого Щорса. И Щорс укрощал Боженко и требовал от него взятия Дубно и Ровно. Однако батько ни в коем случае не хотел выдвигаться пока дальше в западном направлении – на Львов и Ковель. Создав заслон со стороны Луцка, повернул основные свои полки на проскуровское направление, вышел в Кременце и соединился с богунской бригадой, гребенковцами и червонными казаками.
Батько отлично понимал опасность дальнейшего устремления клином.
Но сразу остановить задуманный план он не мог. Однако же, чтобы оградить себя от упреков Щорса, способ нашелся легкий и обычный – проделать этот рейд на Львов
силами новых ровенских и дубенских партизан, влитых в недоформированный еще Пятый полк.
Батько на броневике подъехал до Рудки и, остановившись на изгибе линии у
94
железнодорожной будки, стал ждать появления своей бригады. Оглядывая в бинокль незнакомую местность, и ожидая от нее всяких неожиданностей и фокусов, он вдруг почему-то подумал, глядя в сторону Млынова, что не с этой стороны появится Кочубей или Кабула, а с обратной – с той, что вот уже час как находится под жесточайшим обстрелом артиллерии.
- А ну, прекрати огонь! – махнул батько условно рукой. - Никакого черта кругом нету.
Действительно, громы утреннего артиллерийского обстрела, произведенного бронепоездом Боженко, нагнали такую панику на белополяков, что они в своем бегстве от Радзивиллова не опамятовались и у Бродов, и Кабула с Рыкуном со своими четырьмя партизанскими эскадронами прямо на спинах бегущих влетели в Броды. Представители города во главе с ксендзом вышли навстречу “красным дьяблам”, прося их помиловать мирное население.
Боженко, дождавшись Кочубея, приказал ему, чтобы тот через два дня явился к нему в Дубно для доклада и разработки дальнейшего плана похода.
* * *
Через три дня Кочубей выехал в Дубно по вызову батька. Вызов был лаконичный – дальнейшее развертывание боев в направлении на Львов приостанавливалось.
Не успел Кочубей уйти от батька, как послышался стук в дверь и голос Фили:
- Товарищ комбриг, тут до вас делегация от пожилого сословия. Дило от всех, секретно.
- Секретов у меня от командиров нет, окромя стратегии. Зови делегацию!
Вошли двое старичков.
- Прошем пана! - начал дедушка.
- Прошем пана! – повторила бабушка.
- Садитесь! Говорите, та покороче!
С их польского говора Кочубей, присутствовавший при этом, понял, что нанесена кровная обида и эту им обиду нанес батько, и они требуют, чтобы восторжествовала справедливость, чтобы кто-то на ком-то должен жениться. И только после долгих встречных вопросов Боженко к старичкам, Кочубей понял, что старички требуют, чтобы батько женился на их дочери.
Наконец, Боженко задал ехидный вопрос:
- Та где же невеста? Как же я на ней женюсь, когда я ее никогда не видел? Может, она рябая, или старая?
- Такой красуни нет ни в Виннице, ни в Московии, та ни во Львове, ни в Парижу, - выхваливали старики свою дочку.
И тут Кочубей вдруг вспомнил ту сцену со сватовством в первый день своего приезда в Дубно, и сказал батьку:
- Должно быть, речь идет о той красавице, что тебе хлопцы сватали, что ты от
95
офицеров отбил.
- Та я ж не сватав! – сказал батько.
Он вдруг поднялся из-за стола и крикнул:
- Филя! Позови мне из-под ареста тех проклятых сватов!
А стариков он спросил:
- Где ваша дочь?
- Вдома, пане маршал. Коли б ваша армия не ворвалась в Дубно – не була б наша доня дома. Замордовали б ее паны офицеры и на смих кинули.
- Так и идите ж и скажите ей, что я на ней не женюсь. Бо я уже старый. Но если хочет ваша донька быть при нашем войске, то пускай будет. Или при штабе – за хозяйку, или возле меня.