Но батько требовал наперекор всем уговорам, чтобы его немедленно везли в
106
Житомир “до Щорса”.
- Щорс сам сюда приедет, - уверяли его Калинин и Кабула.
- Ему нельзя, я знаю! – твердил батько. – Хочу видеть Мыколу, грузите меня в поезд и везите до Щорса, бо я ж знаю, що вмираю.
И пришлось послушаться батьки: Щорс передал из Житомира, что может выехать только завтра.
- Везите батьку на Бердичев, а я выеду вам навстречу и, может быть, застану его живого и поговорим с ним.
Батьку положили на носилки и понесли на вокзал. Несли его бойцы, и весь полк следовал за ним, но на расстоянии, чтобы не создавать впечатления похорон.
А прибыв на вокзал, выстроились и салютовали батьке.
И плакали все бойцы поголовно, чувствуя, что батько отправляется в смертную дорогу. Хоть и старался он держаться бодро: несколько раз приподнимался, грозил кому-то рукой и, проклиная врагов, снова обессиленный, падал на свое ложе из пик и бурок.
Батько забылся, путая прошлое с настоящим. Так до самой станции несли бойцы Боженко, и скоро нагнали их все, кто хотел сопровождать батька, весь полк. И все – и кавалерия, и артиллерия – слушали прощальные речи, последние завещания легендарного своего командира.
* * *
Поезд с больным батькой Боженко подходил к станции Бердичев. Во все время пути батько находился в полусознательном состоянии и изредка стонал. И тогда в этих стонах для Кабулы и прочих различимы были скорее проклятия, чем жалобы. Это были не человеческие, но львиные стоны и жалобы. Кабула не знал до сих пор, что такое нервы. Он не знал до того, что у него жалостливое сердце. Но при этих стонах батьки он познал впервые сострадание, разрядившись беспредельным гневом: как батьку, вот эту скалу, обошли так, что он стонет?
Щорс уже два часа дожидался поезда, везущего батьку, выехав навстречу из Житомира с четырьмя врачами, из которых двое были знаменитости, вызванные из Киева.
Щорс ходил по платформе, заложив руки за спину, своей обычной легкой и бодрой походкой. По походке легко было угадать в нем морально честного человека, с
чрезвычайно развитым чувством ритма.
Встретив Щорса, трудно было отвести от него взгляд: он притягивал к себе какой-то особой значимостью и тем, что называется обаятельностью.
И два киевских профессора, прохаживаясь с ним по перрону и разглядывая с любопытством знаменитого бойца Украинской Красной армии, о котором слышали они столько легенд, какие не могли представить себе, что этот культурнейший человек еще два года назад был простым военным фельдшером и прапорщиком.
- Совсем не похож он на рубаку, - говорил один из них, Полторацкий, когда Щорс, услышав звонки, отошел, чтобы посмотреть, не приближается ли поезд с умирающим
107
другом.
- Поезд батьки Боженко подходит, товарищ комдив, - крикнул, подбегая, комендант станции.
Щорс вдруг заволновался. Нервное возбуждение охватило его и передалось остальным. Он побледнел, лишь на щеках у него выступил яркий румянец.
- Ну, пойдем, - сказал Щорс, - батько приехал!
Поезд дрогнул и остановился.
Щорс шел скорыми шагами вдоль состава, вспрыгнул на ступеньки, не дождавшись остановки поезда, и вошел в вагон.
Батько, увидев входящего Щорса, повернулся к нему и сделал попытку приподняться на локте.
- Здравствуй, Василий Назарович, дорогой!
- Здорово, браток! Здорово, Мыкола! – старик крепко, как только мог, поцеловал Щорса, прижал его к себе слабой рукой.
- Ну, как ты? Не журясь, будем жить мы с тобой! Я тебя подниму на ноги.
- Вези меня, Мыкола, до себе, до Житомира, бо не хочу я вмерты в дорози, там я буду вмираты.
Щорс вдруг понял со всею ясностью безнадежность положения Боженко. В первый момент он принял весть об отравлении Боженко во всей ее жестокости и непоправимости. Но с тех пор, как узнал, что батько живет, говорит и что он едет к нему, хоть больной, хоть и в смертельной опасности, надежда на лучший исход постепенно стала овладевать им. Но сейчас не только потому, что батько с недоверием отнесся к его надежде, а по взгляду батьки Щорс понял, что врачи уже не нужны.
- Ну, едем! – сказал Щорс. – Отвезу тебя к себе, Василий Назарович, отвезу тебя в Житомир.
“Спасибо за честь”, - хотелось сказать ему, но он не сказал этого, чтобы не подчеркивать того, что было так скорбно.
- Спасибо! – сказал батько.
Щорс пригласил врачей в вагон. Боженко заметил их и спросил:
- Дохтура?
- Да, - сказал Щорс. – Может, все-таки они осмотрят тебя?
Но батько махнул рукой и потерял сознание.