- Вы начинаете с обвинения командования, товарищ начдив, вместо того, чтобы выслушать их сами.
- Извольте, я слушаю, - заявил Щорс, пристально глядя на командарма, у которого надулись жилы на висках от той неслыханной дерзости, какую позволил себе этот “партизанский выскочка, слывущий легендарным”.
В это время вошел Ткалун.
- Так вот, выслушайте же... – повторил, откашлявшись, бывший царский генерал Н.Г. Семенов. – “Поглощение территории” без способности закрепить ее за собой является исключительно вашей виной. Это и есть та лихая партизанщина, которой мы, прежде всего, решили положить здесь конец. Идея завоевания Европы, “поход на Венгрию” – это и есть та порочная мечта, которую родила ваша дивизия.
- С больной головы на здоровую, - покраснел и встал Ткалун, начав по
обыкновению играть рукояткой казацкой своей сабли. – Перейдемте ближе к делу, у нас нет времени для болтовни.
Семенов, однако, не смутился, он продолжал с тем же наигранным апломбом:
- Венгрия улизнула, ваша дивизия, вытянувшись слоновьим хоботом, застряла между белополяками с одной стороны, и галичанами с другой.
- К чему вы говорите все это? – опять не стерпел Ткалун.
- Командование – главковерх - предостерегали вас, насколько мне известно, об этой авантюре, - заявил Семенов.
- Это же провокация. Я требую от вас конкретных обвинений! - сказал Щорс командарму, вставая с места.
- Прошу выслушать, что говорит командарм. Я могу вас разоружить и снять с
116
дивизии! – закричал Семенов.
- Это вряд ли! – возразил Щорс и встал, выпрямившись, дрожа от гнева.
Ткалун решительно поднялся и крикнул Семенову:
- Требую от вас немедленно отказаться от гнусной клеветы на героическую дивизию и ее командира, гражданин командующий.
Щорс стоял среди вагона в расстегнутой гимнастерке, с лихорадочно разрумянившимся лицом и горящими глазами. Синие глаза потемнели от расширившихся зрачков и казались черными. Он тяжело дышал.
Семенов поглядел на Арапова, члена Реввоенсовета 12-ой армии и увидел, что его политический ватерпас сидит как в воду опущенный, вдруг переменил тон.
- Все сказанное вызвано лишь вашим тоном, товарищ начдив,- обратился он к Щорсу. – Заметьте все же, что с моим прибытием сюда я несу ответственность за состояние фронта и этого участка. Мне известно, что на коростеньском участке неблагополучно. Галичане обходят вас с тыла при содействии белополяков и, судя по артиллерийским разрывам, бой происходит у подступов к городу. Какие части вами выдвинуты в заслон, и какие имеются на фронте?
- Разрешите мне отправиться на фронт и оставить вас. Я вам дам полный отчет после боя.
- Я рекомендую вам выставить в заслон вашу школу курсантов, лодырничающих здесь уже три месяца.
- Назначение школы предусмотрено для других целей, и курсантов я не выведу дальше караульной службы в городе. Я могу, однако ж, дать вам ее в охрану...
Лицо командарма дернулось.
- Я требую выдвинуть школу на позицию.
- Школы я не дам и не вижу в этом никакой нужды. Я сам поведу сражение и имею достаточно сил для любого отпора и нападения.
Щорс и Ткалун вышли, оставив командование в полном расстройстве чувств.
- И какая же дрянь наехала! – сказал Ткалун.
- И этот препахабный рыжеусый кот – генерал командующий! Ну, кто ж ему поверит? Как можно выдвигать таких вот препахабных бывших тузов в командующие?! Или уже свет клином сошелся и нет в большевистской партии военного сословия?
- Ничего! Дай только срок до Москвы добраться! – откликнулся Ткалун.
* * *
Щорс заехал в школу. Дисциплинированные курсанты, как всегда, встретили его развернутым фронтом. Но в сдержанности их приветствий столько рвущейся к любимому командиру сыновней сердечности, что Щорс постоянно заезжал к ним черпать новой силы.
Любая усталость пропадала у него при встрече со своим “детищем”, как он назвал школу. И он ездил к курсантам в те минуты, когда нуждался в такой поддержке.