Дубовой в Коростень.
От медсестры Квятек услышал, что удар был Щорсу нанесен в правый висок. Он
жил 20 минут, не приходя в сознание.
* * *
Официально озвученная версия гибели Щорса звучала следующим образом: начдив погиб на поле боя у села Белошица (ныне Щорсовка) недалеко от Коростеня от пулевого ранения в голову, которое причинил ему петлюровский пулеметчик, засевший у железнодорожной будки. Главными источниками этой версии были Иван Дубовой, служивший в 44-ой дивизии заместителем Щорса, и командир Богунского полка Казимир Квятек, находившиеся в момент гибели начдива в непосредственной близости от Щорса. Это случилось 30-го августа 1919-го года. Перед началом боя начдив и Дубовой прибыли в окрестности села Белошица, где бойцы 3-го батальона Богунского полка (командир
Ф. Гавриченко) залегли в цепь, готовясь к бою с петлюровцами. Богунцы рассредоточились вдоль железнодорожной насыпи на краю небольшого леса, а впереди, примерно в 200 метрах от насыпи, стояла железнодорожная будка, в которой петлюровцы организовали огневую пулеметную точку. Когда Щорс находился на позициях, противник открыл сильный пулеметный огонь, в радиус действия которого попал и начдив. Со слов Дубового, огонь был настолько сильным, что вынудил их залечь на землю. Щорс начал рассматривать в бинокль пулеметную позицию противника и в тот момент роковая пуля настигла его, попав прямо в голову. Спустя 15 минут, начдив скончался. Иван Дубовой, который, как долгое время считалось, был единственный свидетель гибели Щорса, утверждал, что он лично бинтовал Щорсу простреленную голову и в это самое время начдив умер буквально у него на руках. Входное пулевое отверстие, по утверждению Дубового, находилось спереди, в районе левого виска, а вышла пуля сзади. Такая геройская версия гибели красного командира вполне устраивала политическую верхушку страны Советов, и долгое время под сомнение никем не ставилась.
После гибели Щорса его тело без вскрытия и медицинского освидетельствования
было переправлено в Коростень, а оттуда траурным поездом в Клинцы, где состоялась церемония прощания родственников и сослуживцев с начдивом.
Щорс был положен на стол в большом штабном зале, увитый букетами и ветками осенних цветов. И боевые знамена клонились над ним – будто спящим, суровым и строгим, с ясным лицом.
Сменяемы каждые 15 минут, стояли у гроба своего полководца курсанты его военной школы – его полевой академии. Вести о смерти Щорса каким-то странным образом обогнали прибытие комиссара, привезшего тело героя. И весь город всколыхнулся. Люди теснились у входа во двор штаба с цветами и лентами, и трудно было отбиться от желающих отдать ему последнюю честь прощания. Курсанты распоряжались всем.
Первыми в почетный караул стали вместе комиссар и Карцелли, а также прибывший командир и член Реввоенсовета Арапов. Глядя на него, комиссар думал свою
123
тайную думу, желая разрешить мучивший его вопрос: чего добивался Реввоенсовет, посылая этого человека в спутники генералу Арапову, создавшему наиболее
благоприятные условия для этой смерти, этой, быть может, тяжелейшей для всей Украины утраты?
“Не это ли вам было нужно?..” – невольно задавался он тревожащим его вопросом. И, проходя рядом с Араповым после смены в карауле, комиссар сказал:
- Я возьму ваш салон-вагон для отправки тела Щорса. Моя же квартира и квартира Щорса в вашем распоряжении, - добавил он, вкладывая в это всю горечь вызова.
Лицо Арапова перекосилось при этих словах, но он ничего не ответил, а лишь наклонил голову в знак согласия.
Тело Щорса в Клинцах встречали Хайкина и Е.А. Щорсико, тот самый Щорсико, который позже в годы Великой Отечественной был заместителем наркома обороны СССР. Из Сновска срочно приехал отец и сестра Щорса. В Клинцах тело начдива забальзамировали, запаяли в цинковый гроб, который установили в салон-вагоне, в тот же самый салон-вагон, в котором полтора месяца тому назад скончался батько Боженко. У комиссара временами поднимался гнев, когда он вспоминал тот тон, который позволил себе по отношению к Щорсу бывший генерал, а ныне командующий, и он думал: “Расскажу Ворошилову и Сталину расскажу! Такому положению нельзя оставаться, армия разложится под таким командованием. Единственная дивизия, которая вынесла на себе все, обезглавлена и отдана в руки обалдуям или предателям, черт их разберет”.