— Дачи прямо в самом Берлине! Сколько может стоить вот эта? — показывает рукой.
— Тысяч пять.
— Недорого, — произносит она в размышлении.
Мне видится наше будущее, в котором присутствует дачный домик.
Оказавшись опять в парке, глядим на фазанов в вольере.
— Семь курочек, а петух один! — замечает Оксана.
— Если бы их было несколько, они дрались бы или поладили? — произношу я в раздумье.
И тут майн шетцхен вспоминает начало своей бытности в милиции. Там наметилось обычное, как она поняла, мероприятие: совместное посещение сауны сотрудниками обоего пола. Были обговорены состав групп и очерёдность, в какой он будет меняться.
— Мне сказали, с кем я буду сразу и после. Если захочу, порядок могу менять, — с обстоятельностью подаёт ситуацию Оксана. — Я говорю: «Я не могу!» — у неё улыбка сочувственного извинения, которая сдабривала отказ. — Все на меня: «Ну почему?!» А я: «Не могу!»
Немало удивлённые коллеги принялись между собой обсуждать: какова причина отказа? Предположили, что за ним стоит кто-то из начальства.
— Приходят ко мне, спрашивают: «Это …» И называют имя-отчество. — Оксана выражением лица и голосом передаёт почтение, с каким были названы имя-отчество начальника.
— Я молчу, и решили — он!
Пауза. Я жду. Она роняет вскользь:
— Перестали меня звать.
Я внушаю себе: у меня нет сомнений, что всё было так, как рассказано.
Оксана занята хождением по магазинам. Подземный торговый комплекс Аркады на Потсдамер Платц, магазины вблизи остановок электрички Фридрихштрассе и Хакешер Маркт. Торговые заведения в прочих местах Берлина. Я почти всегда остаюсь дожидаться её на улице, или она отправляет меня прогуляться, назначив встречу через час, но непременно приходит позже.
Мы в Шпандау недалеко от Ратуши, где по уютным, как в маленьком германском городке, улочкам люди больше ходят, а не ездят. Магазинов тут предостаточно. Моя прогулка по парку у канала длится и длится, но мне везёт — Оксана приходит на встречу почти вовремя.
Небольшая площадь со статуей рыцаря в доспехах. Лютерано-евангелическая церковь Святого Николая. Мы с Оксаной православные, но думаем, что можем помолиться и в этой церкви. Ставим по свечке за мир на Украине. Вторая моя свеча — за счастье моей спутницы, это я держу про себя, а она не говорит мне, о чём молится, ставя свою вторую свечку.
Магазины на Александерплатц. Послеполуденное солнце, порывистый ветерок. Пока Оксана отдаёт дань изучению витрин, я слушаю скрипку. В круге, который образовали слушатели, девушка играет «Пляску ведьм» Паганини.
Но вот и Оксана. Я всё время поворачивал голову в ту сторону, откуда она должна появиться, и взгляд выхватил её фигуру из толпы. Пока она подходит, у меня возникает мысль вкусить то, что родилось в Берлине после войны, благодаря американцам, англичанам. Это currywurst — жареные сосиски в соусе из индийских приправ карри и кетчупа. Не теряющий славы простенький берлинский деликатес.
Ряд длинных столов около ларька, где им торгуют. Выбираем место за столом, ставим пластиковые бутылки пива, которые у нас всегда с собой в сумке. Теперь можно посмаковать currywurst, моя спутница обильно добавила к соусу горчицу. Когда мы уже почти покончили с едой и допили пиво, порыв ветра едва не опрокидывает бутылку — я, дабы подхватить её, выбрасываю руку и нечаянно задеваю правую грудь Оксаны.
— Пардон, я не хотел прилюдно, — произношу из верности приличиям.
Оксана с задорной улыбкой хватает мою руку и на миг прижимает к правой груди. На нас смотрят. Я несказанно польщён поступком моей шетцхен.
Некоторое время спустя на Унтер ден Линден мы разглядываем изображения, которые запечатлевает на тротуаре молодой непризнанный художник. Оживает мобильник у меня в кармане, я слышу голос Галины: «Здравствуй! Как дела?» Тихо отвечаю: «Позвоню позже». Оксана погружена в созерцание картин на бетонных плитах, уличный шум должен бы заглушить слова из мобильника, но она как бы рассеянно произносит:
— Это была Галина.
— Почему Галина? — повышаю я голос в досаде, что определено верно.
— Для чего враньё? — отзывается она сухо.
Надо сострить, но находчивость подводит, и я глупо пасую:
— Ну да, Галина. Почему бы ей не позвонить? Это ничего не значит. — Я чувствую, что звонок Галины мне не безразличен.
— Нельзя было поступить по-мужски — не врать? — вонзают в меня булавку.
— Но я просто не хотел…