— Да, я думаю об этом с самого начала. Но, мне кажется, так уж отчаиваться не стоит. — Она улыбнулась.
Они что, с Корой местами поменялись: то Кора ни к селу ни к городу улыбалась, теперь Марика?!
— Мама чувствует себя лучше, чем Любим. Может, в нём была заложена рабская психология?
— Никакой рабской психологии в нём не было! — сердится Конкордия. Видно, её тоже раздражает торжествующая Марикина улыбка. Она уже не плачет, но прежние Марикины грусть и скорбь осели в её лице. Неужели это несчастная любовь произвела в ней такую работу?!
— Из поколения в поколение вырабатывается раб, — смеётся Марика. И чего смеётся?! Не может же ей нравиться уничтожение в человеке индивидуальности! — Почему, узнав о препарате, люди не бегут прочь, а с готовностью принимают его? Кто же они как не рабы?
— Нет же! Ну что ты врёшь? — сердится Кора. — Передо мной гора, её не обойти, я вынуждена взбираться на неё. Так? Природа диктует свои законы мне, букашке по сравнению с горой! Без всяких властителей люди гибнут в шторм, а уж от извержений вулканов, землетрясений разрушаются города и цивилизации! Приходится подчиняться силе. — Конкордия старается не смотреть на Марику, но, помимо воли, смотрит, и её лицо подёргивается гримаской боли. Никогда она так много не говорила, а сейчас не может остановиться: — Это не значит, что гибнет индивидуальность. Что умею я? Любить. Больше ничего. Всех мне жалко: людей, зверей. Именно в способности любить моя индивидуальность. Разве нет? Апостол угадал её, свёл с людьми, которых хочется любить. Даже думать начала. Разве не так? — Конкордия снова плачет. Смотрит светлыми глазами на Джулиана. — Но я живу в обществе и всего боюсь, я обыкновенная, не герой. И, если бы не Апостол, я бы тоже наверняка стала рабом! Любиму помочь надо!
— Что ты, девочка, так ослабла? — Апостол гладит Кору по голове. — Конечно, поможем. Если уж сумели освободить от препарата, справимся и с последствиями: будем внушать, что от него зависит судьба нашей организации, что он — изобретатель, талантлив, умён, он и поверит в себя снова!
Апостол рассуждает так, словно они с братом навечно остаются здесь.
— Успокойся, пожалуйста, — просит Конкордию. — Всё устроится! Смотри, какое чудо совершили! — Не Конкордию, себя успокаивает.
— Ты предлагаешь заняться обычной психотерапией! — вздыхает Роберто. — И ты прав, это единственный выход. Если мы не избавим наших пациентов от рабской психологии, смысла в нашем открытии не будет.
— Ты говорила, всё зависит от человека. Что же, мой Люб хотел, чтобы его превратили в робота? Или он сделал что-то не так? Уверен, всё запрограммировано сверху!
— Каждый при своём! — сияет Марика. — Я решила выучить три языка, выучила. Решила изучить медицину, искусство, историю, изучила. Решила помочь найти противоядие, помогла. От кого зависит моя жизнь: от Властителя или от меня?
— Ему ничего не стоит уничтожить тебя.
— Конечно, если полезу на рожон! Свою жизнь делаю я сама. И Любима подниму! Справиться с подавленной психикой — во власти человека!
— Делай свои дела, — оборвала её Конкордия. — Джулиан и без твоей помощи поднимет Любима!
— Зачем ты так резко? — спросил Джулиан и прикусил язык. Кора жалко кривится в обиде. Он понял эту обиду: Марже всё, ей ничего.
— Не волнуйся, сынок, всё будет хорошо. Главное: Люб жив и очищен от препарата. Обеденный перерыв, ребята, давно кончился. Каждому ещё надо незаметно добраться до места. Кора, пожалуйста, помоги с едой, мне кажется, Клепики не ели целую вечность. Творога и сыра им явно мало. А что касается наших теоретических споров, думаю, Марика права: от человека много зависит в решении собственной жизни и даже в истории. Разве мы с вами не счастливы в аду Будимирова, а то, что с нами случилось в последнее время, разве не история?! Какой ещё смысл нужно искать? — Апостол пошёл к выходу.
И вдруг, посреди короткой паузы, после которой должно было от двери последовать «до встречи», Марика громко сказала:
— Апостол, я люблю тебя вот так! — Она раскинула руки. — Из-за тебя сюда… Услышала твою лекцию и пришла. Ты всегда прав. Это история — спасать людей! За каждого человека — по препарату огонь! — озорно крикнула она и перевернулась на одной ножке.
Апостол сильно покраснел. Испуганно смотрит на Марику.
— Ты же знаешь, у меня жена… Ты же знаешь, какая… Ты же знаешь, это навсегда… Зачем же ты?
— Я люблю мать так же, как тебя! Но с этим ничего не поделаешь. Ты даёшь мне силы жить и переносить всё это! Не бойся, я ничем ни тебе, ни ей не помешаю! А чувствовать… это моё право! Правда же?