— А если один и тот же автор пишет и о путешествиях, и о биологии, и о социальных проблемах, как найти?
Он засмеялся.
— Ты что, думаешь, у нас по одному экземпляру? Да я его и туда, и сюда поставлю.
— Очень уж это сложно!
— А ты меня спроси, я же тут торчу целый день! На добычу хожу ночью.
— Это и плохо, я каждую ночь волнуюсь…
— Делать тебе нечего. Я же все ходы-выходы знаю.
— Это мы видели однажды.
— Так то я сам в пекло полез. Что делать, Адрианчика не мог одного пустить!
Назаров преподавал Адриану в университете историю культуры и философию. Относился к нему, как к сыну. Именно Назаров готовит Адриану материалы для лекций, находит цитаты.
— У тебя свой дар, у меня свой, — говорит Назаров. — Сам я не писатель, но отличить гения и донести его до каждого вот он я. Адрианчик за это и ценит меня. И память Бог дал мне отменную: помню, на какой странице какая фраза особенная.
Уроки Назаров ведёт так, что ребята никак не хотят расходиться. А иной раз и взрослые урывают от работы час и слушают его.
На его уроках звучит музыка. И тут уж царит Ксения.
Она не хотела жить. У неё погибли дети. Лежала неподвижно, широко открытыми глазами смотрела в пространство. Магдалина утешала её как умела. Но Ксения оставалась растением: ела, выполняла необходимую работу, а разговаривать не могла. Прошло много долгих месяцев, прежде чем выяснилось, что она когда-то закончила консерваторию и преподавала музыку. Магдалина попросила у Адриана записи, он прислал. Когда впервые зазвучала соната Бетховена, с Ксенией началась истерика, и какое-то время никто не мог даже приблизиться к ней, так её трепало. Но что-то в ней происходило — лекарством промывал её Бетховен, освобождал от отчаяния.
— Прошу тебя, подари нам музыку, — попросила Ксению Магдалина. — Нужна как терапия для больных, на уроках искусства, вечерами. И мы хотим всё знать об этой музыке.
— Научи меня играть! — подошла к Ксении Гуля.
— Я тоже хочу, — вторит Ганя.
— Инструмента нет! — сказала первые слова Ксения.
Магдалина попросила Адриана достать хоть самый старый! И инструмент, бежевый, небольшой, появился в их городе.
Ксения сама настроила его.
С этой минуты изменилась жизнь и самой Ксении, и всех их.
Желающих заниматься музыкой оказалось много. Ксения уставала, но не отказала ни взрослому, ни ребёнку.
А ей очень нравилось стоять под дверью класса, где шли занятия. Жива графиня: она учит её детей, она играет перед сном.
Лишь Алина научилась говорить, Магдалина привела её к Ксении.
— Послушай, пожалуйста, есть у дочки слух?
Не дожидаясь. Когда ей споют песенку и предложат повторить, Алина стала тонкими пальчиками осторожно нажимать на клавиши и тут же голосом повторяла звук.
Ксения засмеялась.
— Смотри-ка, мать, я вовсе и не должна ничего проверять. Слух у неё замечательный, и она будет играть!
Много времени Алина проводила в музыкальной комнате. Смотрела, как занимались дети старшие. Еле дожидалась своей очереди. Очень рано начала играть взрослые вещи. И неожиданно сказала Ксении:
— Ты не хочешь послушать, какую мелодию я придумала?
Сейчас Магдалина стоит около спящего инструмента и слышит первые Алинины мелодии.
Как бы хотелось ей похвастаться перед графом и графиней! «Это ваша девочка. Вы живы в ней!» — Магдалине кажется: вернулось её детство, и те, кто подарил ей и музыку, и вот эту способность в себе удерживать столько людей сразу. «Спасибо», — шепчет она. И, наконец, идёт спать. Хоть пару часов отдохнуть перед завтрашним днём!
Глава седьмая
За неделю до выхода на площадь Джулиан перестал спать. Он только начал думать, людей увидел. И погибнуть?! Или предать тех, кто открыл ему жизнь?
Конкордия избегала его. И лишь за четыре дня привела на террасу. Жёсткий снег бьёт в лицо.
— Подготовлю список исчезнувших из официальной жизни, как бы умерших, — сказала поспешно. — Прочтёшь их имена.
— Не идиот же Будимиров! Наверняка знает, кто умер, кто просто исчез!
— Не на площади же у него списки. Тебе важно выиграть ещё несколько дней. Придумаем что-нибудь.
— Было много времени, не придумали.
— Ждали.
— Чего? — Она пожимает плечами. — А меня за ложь убьют! Ничего не стоит восстановить даты смерти! Если я чувствую — липа, что ж говорить о Властителе!