Поначалу он относился к стихам несерьёзно, но уже к концу школы с ним стало твориться что-то непонятное: захотелось читать их не только маме и дядьке. Неожиданно для себя однажды прочитал прямо на собрании. На другой вечер Григорий пригласил людей специально. «Не волнуйся, — сказал, — Жука не будет!» Люди слушали по-разному. И, если кто-то, когда он читал, в окно смотрел или семечки лузгал, он чуть не ревел от обиды. Мама умеет слушать — ловит каждое слово!
Он любит приходить домой. А сегодня войти в дом не спешит. Сегодня он должен сказать маме, что женится, несмотря на то, что ему всего восемнадцать и скоро идти служить. Он теперь мужчина. В нём вершится таинственная жизнь. А что, если мама будет против свадьбы? Степаниде-то ещё только семнадцать!
Солнце слепит. Джулиан входит в дом.
— Мама!
Печь не топлена. Мать сидит на лавке согнувшись. Руки — в толстых тёмных жилах, ногти в чёрных обводах.
— Что случилось? С Любом?! — путается он.
Любим уехал в столицу год назад на заработки, и жизнь забуксовала: разладились водонапорная башня и отопительная система, поломались хитроумные машинки. И книги пропали из дома. Ночи стали длинные, и дни — длинные, лужи теперь никогда не просыхают, а работа давит на плечи непомерным грузом. Стихи получаются холодные. Брат увёз с собой часть его души, питавшую их. А ему осталось прислушиваться — не зазвучит ли голос брата, да оглядываться — не возникнет ли среди колосьев он, великан из сказки, спасающий от всех бед?!
Наверное, ещё и потому кинулся очертя голову связать себя со Степью — по Любиму тоска заела.
— Что-нибудь с Любом, мама? Не молчи! — вскричал он.
Заходящее солнце освещает гладкую мамину голову с косами, скрученными на затылке.
— На этот раз забрали всё, — говорит, наконец, мама. — Больше не могу.
— Слава богу, не с Любом! — Он погладил мать по голове, как делала это Мага.
К тому, что часть их урожая громадные фургоны увозят неизвестно куда, они привыкли, но у них всегда что-то оставалось — как же иначе жить?!
— Почему всё?
— Приказ свыше: оставить только на семена. Гиша не смог отстоять. Испытание духа трудностями, — сказала равнодушно. — Теперь одна надежда — на огород. А когда было заниматься им? Зарос! Не знаю, задохнулась картошка или что-то соберём?!
— Сегодня же воскресенье! Почему сегодня?
— Для них нет воскресенья! Это ты, Джуля, успел с раннего утра удрать, а нас заставили работать!
Ему не нравится собственное имя. Раздражает. Каждый раз вздрагивает. На его настырные вопросы, кто и зачем дал им с братом такие странные имена, мама не отвечает, лишь вздыхает.
Солнце заливает дом. В его ярком свете мамино лицо — землистое.
— Деньги пока у нас есть — спасибо Любу, присылает, но где и что куплю? Прилавки пусты. Даже мыла нет. Муки на месяц, не больше, картошки — недели на две. И то, что выкопаем в огороде. А скоро зима!
Мама никогда не жалуется. Всегда дома были хлеб, молоко, картошка. Он ощутил сосущий голод.
— Мам, не волнуйся. Я есть вовсе не хочу. Как-нибудь перебьёмся. Что нам с тобой надо? По паре картошек, и хорошо. Пойду пройдусь, не возражаешь?
— Деликатный ты мой, спасибо. Иди, конечно, погуляй.
Их дом — крайний в селе, дальше — степь. Солнце закатилось. Подсохшие цветы, кусты, небольшие деревца — на фоне снопа прощальных лучей.
Вот тебе и женился! Попробуй брякни такое матери! Степанида сейчас — вместе с солнцем — закатывается за горизонт.
Сначала приходили от Люба письма: о сложной и ответственной работе в главном Учреждении страны. Но, в основном, состояли из вопросов: как здоровье, настроение, дела в селе, что прочитал, чем занимался. Просил отвечать подробно. Письма как письма. А последнее — особое: не по почте пришло, передал водитель фургона, возивший в город мясо. После приветствия и вопросов о здоровье написано: «Я здесь узнал замечательных людей. Они сильно рискуют. На многое открыли мне глаза. Например, говорят: чуть не тридцать миллионов людей погибло из-за доносчиков. Жизнь здесь сложна: нет солнца, холодно. Очень скучаю о тебе, но к себе не зову. И возвратиться домой не могу. Маму обереги от этой информации, чтобы не беспокоилась».
Сумерки быстро перешли в ночь. Только что видел каждый отточенный лепесток цветка, и вдруг слепота. Лишь слух подтверждает: он не растворился во тьме, слышит же голоса кузнечиков, цикад, вершится вокруг живая жизнь.
Как же он, ослеплённый любовью, не забеспокоился, почему брат не ответил на последние письма?
Однажды Мага сказала: всё приходит сверху, от Бога. Если человек — чуткий, услышит, что ему делать. Сейчас чувствует: надо ехать. Это знак сверху? Нужно брата спасти или позвать на свадьбу? Без брата жениться никак нельзя.