Уже который час, так и не вылезая из домашних тапочек, которые жена по случаю купила ему в одном из здешних сельмагов, спрятанных от посторонних глаз за первой линией Рублевки, Сема бесцельно шатался по дому.
Над ним почему-то, особенно в последнее время, постоянно кружил призрак «деприватизации» всего, что Сема имел на пару со своим младшим партнером Ленчиком Славиным. Особо привлекал московский универсальный магазин, на который, как ему неофициально сообщили доброжелатели, положил глаз кто-то из федералов.
Семе в это верилось достаточно легко, потому что не только этот, по их мнению, незаконно приватизированный объект уже давно был вожделенной мечтой новой поросли чиновников. Поэтому любой ненормальный ход событий – а это утро, особенно после пламенной дикторской речи по непонятно какому телеканалу, было не просто ненормальным, а даже сумасшедшим, – он истолковывал практически одинаково. Значит, что-то там наверху замышляется.
Но когда он попытался со своими навязчивыми страхами сунуться сначала к своей новой подружке писательнице Анюте Тихой, а затем и к давней любовнице, а ныне известному парапсихологу Мариночке, от обеих получил жесткий отлуп. Но поскольку прежняя любовница была далеко, а нынешняя под боком, Сема решил выместить всю зреющую в нем жабу именно на ней.
Прошлепав в очередной раз к холодильнику и не увидев там своего любимого коньяка, он вернулся в спальню с бутылкой «Эвиан» и угрожающе процедил только что проснувшейся Анюте:
– Доброе утро, ласточка!
«Голова болела нещадно. Вот и доверяй после этого армянам», – подумал он, прихлебывая из горлышка минералку.
– Кто без меня трогал мой коньяк?! – неожиданно для самого себя закричал Сема, хватаясь за голову, ибо от крика голова затрещала еще сильнее.
– Дорогой, кто без твоего разрешения может в этом доме что-то тронуть? – вопросом на вопрос ответила Анюта. И тут же с известной долей злорадства подумала: только меня…
– Ты как всегда все проспала. – На всякий случай он сменил тему. – К нам в телевизор приходил какой-то поц в костюме времен победы развитого социализма.
Торгаш на мгновение оцепенел от того, что только что сказал. Точно, национализаторы. Пели песни про одно, а понимать надо так, что скоро начнут.
– Кто приходил? Я что-то не восприняла, – переспросила писательница, томно потягиваясь на простынях с золотым шитьем.
– Твою мать! Ты что валяешься, когда кругом такие дела?
– Какие такие дела, дорогой? Я что-то опять не поняла. А коньяк? Так ты сам весь и выпил.
– Хватит все на меня валить. Или дай валидолу, или коньяка. Срочно! А то по миру пойдешь, если умру. У меня точно началась белая горячка. Вернее, чернобелая…
Анюта поверила в оба диагноза. За два месяца сожительства с известным торговцем она быстро разобралась, что к чему, поэтому препираться не стала. Она накинула легкий игривый халатик, затем в прихожей поверх него объемистую шубу из спинок шиншиллы и выскочила на мороз. На ее зов откликнулся не садовник, а огромный, как медведь, пес по кличке Басмач, который представлял собой «лицо кавказской национальности».
Анюта испуганно сжалась, так как никогда не могла предугадать намерения Басмача: то ли он ее трахнет, то ли съест с потрохами. Но Басмач ограничился тем, что попытался залезть ей под шубу и халат одновременно, откуда доносились призывные для него ароматы дамы из Одессы.
К счастью, вовремя откуда-то выползший Михей, пожилой, но вполне еще здоровый и сильный садовник, способный удовлетворить даже кобылицу, оторвал пса от хозяйки, которая в невольной борьбе обнажила перед ним свои прелести.
– Чего тебе, госпожа-хозяюшка? – осипшим голосом спросил садовник. Он давно уже перестал удивляться, когда в дом хозяина въезжала новая подружка.
– Михей, смотайся, пожалуйста, в нашу «тетю» и купи любимого коньяка хозяина, ты знаешь какого. И еще ящик водки. Хлеба свежего, яиц дюжины две, соленых огурцов… Словом, чтоб твоего хозяина вывести из этого… из этой…
– С бодуна, что ли? – пришел на помощь Михей.
– Да-да. Бодуна, – с готовностью подхватила Анюта. – Только давай быстрее обернись. Семочка в невероятном бешенстве!
Тем временем Фомарь созрел до разговора с нужным человеком в Белом доме. Но как и все владельцы мобильников на Рублевке, лишь удостоверился, что аппарат не работает. Вновь звонить по местной линии своему строптивому парапсихологу Сема не стал – заело самолюбие. Она еще отрыгнет за то, что так разговаривала. И с кем?! С тем, кто сделал из нее человека!