Войдя в студию через двойные двери, что объясняло, почему он не смог ничего разглядеть со двора, Перуджи почувствовал что-то странное в звуках и движениях. Зловонный животный запах ощущался здесь еще сильнее. Он приписал это странному сооружению слева за стеклом, в котором находились животные в клетках. Он увидел мышей, гвинейских свиней и обезьян.
Во всех кинокомпаниях, в которых прежде доводилось бывать Перуджи, он отмечал особенную тишину, наступавшую, когда энергия группы таинственным каналом направлялась в объективы кинокамер. Здесь, однако, все происходило по-иному. Никто не ходил на цыпочках, наоборот — с небрежным молчанием, которое показывало, что все происходившие для них — обычная вещь. Обитая дверь заглушала постоянное гудение, которое так раздражало его снаружи, здесь оно ощущалось лишь как слабый шорох.
Похоже, работала только одна съемочная бригада. Она располагалась справа от него и снимала какой-то стеклянный контейнер, имевший три фута в ширину. Стекло отражало резкие снопы света.
Хельстром предупредил, чтобы Перуджи не разговаривал, пока ему не дадут знак, однако Дзула указал рукой на группу в углу и в немом вопросе поднял брови.
Нагнувшись к нему, Хельстром прошептал:
— Мы пытаемся заснять движения частей тела насекомых в новом ракурсе. Увеличенное изображение. Объективы внутри этого стеклянного ящика, необходимого для поддержания нужного для насекомых климата.
Перуджи кивнул, задумавшись, зачем им нужна тишина. Будут ли они озвучивать фильм сразу после съемок этого эпизода? Это казалось сомнительным, но его знания о производстве фильмов были дилетантскими, он наспех их нахватался при подготовке к заданию и понимал, что не стоит задавать этот вопрос. Хельстром только обрадуется предлогу удалить его из студии. Нервозность его стала заметной, когда они вошли внутрь студии.
Хельстром шел впереди, а Крафт позади, они по диагонали пересекли центр студии. Как всегда, когда чужак оказывался так близко к сердцу Улья, Хельстром не мог избавиться от чувства тревоги. Слишком уж глубоко въелось в него территориальное сознание. Перуджи распространял вокруг себя запахи Внешнего мира. Он не принадлежал этому месту. Крафту, идущему сзади, вероятно, было еще хуже. Никогда раньше он не сопровождал чужака внутрь Улья. Однако работники киногруппы вели себя на первый взгляд вполне нормально. Они ощущали присутствие чужака как постоянный раздражающий фактор, но предварительные тренировки позволяли им скрывать свою реакцию. Все шло в ровном темпе.
Перуджи заметил движение людей вокруг: вдоль их пути, рядом и в углах студии. Каждый как будто занимался своим делом, и никто не бросал более одного быстрого взгляда на их трио, пересекающее пустое пространство. Но Перуджи не мог избавиться от чувства, что его пристально рассматривают. Он посмотрел вверх. Яркие лампы, расположенные внизу, погружали верхнюю часть студии в глубокую тень, где ничего невозможно было разглядеть. «Умышленно ли это сделано? Что они могут там скрывать?»
И тут внимание Перуджи привлекла опускающаяся по крутой спирали клеть, и он споткнулся о сложенный витками кабель. Он, наверное, упал бы, если бы Крафт не прыгнул к нему и не схватил за руку. Шериф помог Перуджи обрести равновесие и приложил палец к губам, призывая к тишине. Потом он неохотно отпустил руку Дзулы. Было бы надежней контролировать этого незваного гостя, держа его за руку. Крафта терзали мучительные сомнения. Нильс играет с огнем! Там, на нижнем этаже студии, — безголосые работники. Разумеется, они настроены лишь на черновую работу, но их присутствие могло кончиться взрывом. Что, если один из них отреагирует на химизм чужака? Запах этого человека был просто невыносимым!
Перуджи увидел, что впереди нет препятствий, и вновь посмотрел на опускающуюся клеть. Она вынырнула из таинственного мрака верхних ярусов и в наступившей тишине двинулась к камере, установленной в углу. В клети находилась женщина в белом халате. У нее была поразительно бледная кожа, подчеркнутая ее черными, как смоль, волосами, собранными у шеи в простой пучок. И колышущиеся от быстрого движения складки халата заставляли думать, что под ним ничего не было.