Сэхунн застыл на месте; он всего лишь хотел показать, что меч настоящий, боевой. Но все вокруг смотрели на меч с потрясением, только отцовы хирдманы да сам Лейф хёвдинг озирались в растерянности. Хотя нет. Воевода Кай безмятежно восседал на тяжёлом стуле с высокой спинкой и рассматривал что-то в кубке, будто нашёл там диво дивное. Сэхунн не поручился бы головой, но поблазнилось ему, что воевода Кай прятал улыбку в уголках рта. После воевода твёрдо отставил кубок, поднялся и прихватил накидку волчьего меха.
— Сорока, ты ещё не стал воином. Рано тебе с воинами в мудрости состязаться. Вот станешь, тогда и попробуешь. Гинтас. — И воевода Кай ушёл с Гинтасом на хвосте, ступая легко и бесшумно, и словно теряясь в тенях.
Сэхунн сидел ни жив ни мёртв, прижимая к себе дивный меч. Взгляды со всех сторон казались сущей безделицей рядом с тем вниманием, что перепало ему от воеводы Кая. Вот уж кому связных слов Сэхунн и с ножом у горла выдать бы не смог. Стыд признаться, но у Сэхунна колени под столом тряслись.
Сэхунн насилу пережил путь до отведённой ему клети, но только меч и успел положить на лавку, как шкуру у входа откинул Гинтас и жестом поманил Сэхунна за собой.
— Вода. — Гинтасу пришлось повторить несколько раз слово, чтобы Сэхунн опознал его и уразумел, что зовут то ли помыться, то ли на снекку. Время уж было позднее, потому снекка вряд ли, а вот помыться…
Гинтас уверенно вёл по узким проходам, иногда заботливо подправлял лучины, покуда не вывел Сэхунна к малому двору. Они прошли по речному песку мимо бревна, поднялись по деревянным ступеням узкого крылечка и заглянули в пристройку у крепостной стены. Гинтас потопал в передней, легонько пихнул Сэхунна в спину, мотнул головой в сторону полога из шкур и умчался обратно в малый двор. Сэхунн остался один: стоял дурень дурнем и пялился на тяжёлые шкуры. Делать было нечего, пришлось придвинуться и поднять полог.
По ту сторону разливался свет от толстых восковых столбиков. Пахло лесом: свежей хвоей, дубовой горечью, брусникой и сладким вереском. Сэхунн дважды моргнул, потому что глазам не поверил, увидев воеводу Кая — тот возился с ремнями на одёже. Вскинул голову, скупо усмехнулся уголками рта.
— Поможешь?
Наверное, Сэхунн подплывал к воеводе Каю по воздуху, ибо сомневался, что ноги всё ещё при нём. Отчего-то казалось, что ноги остались на пороге — отдельно от Сэхунна. Пальцы на левой руке корявыми топырками топырились во все стороны и никак не желали делать то, что делать было надобно. С горем пополам Сэхунн управился с особенно вредным ремешком, а потом вдох застрял у него в горле — дублёная кожа, укреплённая металлом, поползла с широких плеч.
Сэхунн и допредь видел воинов и погодков в банях, да и купались не раз всей кучей в чём мать родила, но ни разу до этого он так бесстыдно не пялился на мужей. Никогда. Сэхунн и рад был бы глаза себе отнять, лишь бы не пялиться, но куда уж там…
Бывало, студёными зимами в поздние вечера, когда мать при свете лучины доканчивала рукоделие, маленький Сэхунн кутался в старую и местами плешивую медвежью шкуру да глядел в узкий проём меж стеной и пологом. Там, в общем зале, по ту сторону полога, временами гулял злой ветер. Но Сэхунн смотрел на отважный язычок пламени, что пригибался, крутился, а после вытягивался упрямо — танцевал. И думал маленький Сэхунн, что нет ничего красивее этого смелого и несгибаемого язычка пламени. Вроде весь такой безобидный, крошечный супротив стылого ветра, а дай ему неосторожно клок ткани, соломину, ветку — и пожар ничто не остановит, даже ветер будет бессилен — не задуть.
Вот сейчас Сэхунн видел то, что напоминало ему об отважном язычке пламени, непрерывно плясавшем на ветру. Стремительную силу и гибкость. Воевода Кай походил на клинок нового меча Сэхунна. Да и ладно бы. Плохо, что у Сэхунна дыхание перехватывало, и он не понимал — почему?
Под кожей медового оттенка проступали гибкие мышцы, покуда воевода Кай снимал кожаный доспех и поддоспешную рубаху без рукавов. На широкие плечи и гладкую грудь спадали кончики чёрных косиц.
— Раздевайся. Вода остынет.
Сэхунн сглотнул и постарался незаметно ударить себя левым кулаком в грудь, чтобы вспомнить, как вообще дышать. Пальцы казались чужими, покуда он выпутывался из одёжи и всячески отводил глаза от воеводы Кая. Странное творилось с ним, и Сэхунн уж грешил на проклятую рагану, но только воеводы Кая в доме раганы не было — не привабить. Да и Сэхунн не белый лебедь-девица, чтоб на мужей заглядываться, только чуял он себя именно так, словно бы заглядывался. Сэхунн отчаянно терялся в смятении и не разумел, что это и как оно называется. Покраснел до кончиков ушей, как только опознал в мыслях явное желание коснуться ладонью медовой кожи. Лесной запах пробирался всюду и кружил голову.
Плеснуло.
Сэхунн вскинул голову и застыл с раскрытым ртом. Глазел на Кая, переступавшего через дубовый бортик и опускавшегося на залитую водой скамью. И Сэхунн не находил в себе сил посмотреть по сторонам и понять, что ещё в клети есть. Он как будто мог смотреть только на воеводу Кая. Лишь Кая видел — ничего больше.
Дальше было и того горше. Сэхунн возился с портками и боялся, что уши у него вот-вот задымятся и сгорят. Снимать портки он не решался. Нет, ну приключалось иногда, не невидаль, но…
— Тебя Сэхунном зовут, так? — Воевода Кай удобно устроился, откинулся спиной к бортику и прикрыл глаза.
— Т-так, — выдохнул сипло Сэхунн.
— Не мнись уже, поместимся оба. Тёплая вода после долгого пути на пользу уставшему телу.
Сэхунн покосился на лицо с подчёркнуто резкими линиями в свете от свечей. Тёмные ресницы не подрагивали, и покуда Кай не смотрел, Сэхунн торопливо выпутался из портков, неуклюже переступил через бортик дубовой лохани и уселся на свободную скамью. Левой ладонью нагрёб к себе лепестков и листков, распустившихся в тёплой воде, испуганно вскинул голову и чуть со скамьи не свалился, встретив спокойный и твёрдый взгляд. Мимо воли сдвинул плотнее ноги и чуть согнулся, ссутулился. Упорно казалось, что даже сквозь ковёр лепестков и листьев и слой воды всё видно. Вообще всё. Срамота.
— Я слышал, ты кормчий. И что ходил с отцом на запад. Далеко?
Сэхунн потерянно смотрел на Кая и медленно растворялся в лучистом взгляде. Напряжение враз схлынуло, сменившись истомой. Захотелось покорно обмякнуть на скамье, сползти в воду по шею и так вот полежать, расправив члены.
— Я ходил однажды за Эрин… Мы остров искали. Из старых легенд.
— Нашли?
— Нет. — Сэхунн помотал головой и понурился, нашёл взглядом собственные костистые коленки, торчавшие из воды. — Погода тогда была не на нашей стороне. Мы вышли в море поздно. Надо было раньше.
— А если бы погода была за вас, ты смог бы найти тот остров?
— Откуда же мне знать наверняка? — Сэхунн удивился. Что за дело вендскому воеводе из края лесов и озёр до какого-то острова на краю земли?
— Но ты бы попытался?
— Попытался, — поразмыслив, признал Сэхунн. — Только я не такой уж и опытный кормчий. Мне только вторую зиму правило доверяют без присмотра.
— Но в пути за Эрин доверили ведь? Значит, неспроста. Скажи, ты смог бы провести крепкий корабль Морем Мрака на запад так далеко, как можно?
— Я… Я не знаю, а бахвалиться не хочу. — Сэхунн продолжал недоумевать. И едва ещё раз не свалился со скамьи, потому что воевода Кай цепко сжал пальцами левое запястье, потянул к себе и заставил ладонь показать. Пальцы у воеводы Кая были горячие и чуткие. Он повёл кончиками по ладони Сэхунна, обводя и поглаживая мозоли от правила.
— А если у тебя будет старая карта, не совсем точная, но карта, ты сможешь?
— Воевода, я не разумею, почему ты спрашиваешь о таком меня, — признался Сэхун, с трудом двигая непослушными губами. Левая ладонь млела под пальцами Кая, и отнимать её Сэхунну совсем не хотелось. Хотелось понежиться, утопая в касании, наполненном силой и мощью.
— Я расскажу тебе. Потом. Быть может, — отрывисто ответил Кай. — Пока я предлагаю тебе вступить в мой хирд. Испытания будут через два дня. Но я могу взять тебя и без испытаний. Если хочешь. Два дня на раздумья у тебя есть. Завтра я скажу об этом твоему отцу.