Вендские снекки в среднем течении реки управились скорее. В тумане вновь дружно пророкотали «Рубон!» и загудели в боевой рожок — знак победы.
Сэхунн вздрогнул от неожиданности, когда тёмными змеями возникли снекки в молоке тумана. Одна — за кормой «Ворона», а другая — с правого борта. Скользили бесшумно хищными тварями. А после на корму спрыгнул воевода Кай — Сэхунн вмиг узнал его по волчьей накидке. Поверх тёмных косиц скалила клыки волчья голова, а в обеих руках Кай держал лёгкие клинки, подобные тому, что Сэхунну достался, только короче и обагрённые кровью.
Сэхунн обмер весь под пристальным взглядом заметно посветлевших глаз — волчьих, с прозеленью. Отметил хищно искривлённые губы и зубы оскаленные. После Кай, бесшумно переступая по палубе, стремительной тенью умчался на нос. Следом полезли венды, устремившиеся за воеводой. Над туманом вновь поплыл клич, подобный волчьему рычанию, и схватка пошла злее. Сэхунн видел, как Гард пробежал и сиганул через скамью, держа в руках зубастый якорь.
Поколебавшись, Сэхунн выпустил правило, взял в левую руку меч и сторожко двинулся по слегка качающейся палубе к носу. Раз Гард бежал со сцепным якорем, оставить правило уж было можно — борта скрепили. Ближе к носу Сэхунн ловко удержался на ногах на скользкой от крови палубе. Он шёл на звук и уговаривал туман расступиться или истончиться.
У носовой скамьи сидел кто-то из раненых, двое оставались на носу и стерегли канаты, заодно помогали раненым. Рядом с носовым драконом застыл с натянутым луком Бранд: выпустил стрелу, выхватил из тула другую, стремительно наложил и замер, выискивая цель на полузатопленной палубе вражеской лодьи. Там схватка откатилась к снятой мачте.
Сэхунн перебрался через борт, прыгнул и едва не оскользнулся, но устоял-таки на ногах. Вскинул левую руку по наитию — и выметнувшийся из тумана воин напоролся на острый кончик меча. Сэхунн с непривычки дёрнул меч к себе, оттолкнул грузное тело правым плечом, поморщился от резкой боли, порождённой толчком. Но новый клинок не застрял — рассёк плоть, как масло.
Турина, забрызганного кровью, Сэхунн не вдруг узнал, но на подмогу поспел вовремя — отвлёк одного из противников, и Турин управился со всеми быстро в три скупых взмаха страшненькой секирой. Турин и сказал, что Лейф хёвдинг на второй лодье, что села брюхом на мель. Путь туда прорубил Кай, а Лейф хёвдинг пошёл следом.
Сэхунн пробрался к правому борту, встретив только одного противника — уже раненого. А на востоке показало бок солнце и заставило туман отступить. С борта Сэхунн увидел изрядно залитую водой палубу и горстку храбрецов, попавшую в окружение на вражеской корме.
Турин, венды и отцов хирд теснили и добивали врагов на носу первой лодьи, а на корме второй, медленно забирающей воду, танцевал Кай чуть в стороне от своих. Лейф хёвдинг и Атли с двумя вендами добивали тех, кому удавалось каким-то чудом обходить по широкой дуге меховой вихрь, ощетинившийся клинками.
Маска волка скалила клыки.
Кай с низким рыком припал к залитой водой палубе, взвился, толкнул противника ногой в прыжке. Он со звериной ловкостью уходил от ударов, которые, казалось, отбить невозможно. Гибкий и проворный, он танцевал в блеске мечей и меж жалами копий, и тот танец был танцем смерти.
Пущенная в упор стрела, расколотая пополам коротким мечом.
Смертоносный тяжёлый клинок, разминувшийся с гибким телом на волосок.
Молниеносный прыжок и удар обоими коленями в закрытую бронёй грудь — до хруста рёбер.
Сразу два клинка, вонзившихся под защитную пластину шлема воина с полуторной секирой в ослабевших враз руках.
Сэхунн допредь не видел, чтобы человек был столь быстр и текуч, будто язычок пламени на ветру. И ни единого разу Кай не отступил назад. Он оставался на месте или двигался вперёд — только так. Но каждый новый шаг он оставлял в своём владении. Ни шагу назад. Всё, что оставалось за спиной Кая, будто ему принадлежало неоспоримо.
С носа кто-то прыгнул в воду, чтобы спастись вплавь. Каю потребовалось не больше пяти ударов мечами и одного рыка, чтобы враг дрогнул и побежал. Рядом с Сэхунном тотчас выпрямился Бранд с луком в руках. Посылал стрелу за стрелой, истребляя бегущих.
— Никому пощады не давать, — хрипло велел Турин, тыльной стороной ладони утёрся и спрыгнул на полузатопленную палубу.
Никто не удивился. Сэхунн достаточно ходил с отцом в походы и тоже разумел, что за отребье никто выкуп не заплатит, а продавать их — мороки много. Да и болтали, что венды защищали свою землю крепко. Кто шёл к ним грабить мирные селения, тех убивали без разговоров. По правде Полтеска разбой карался только смертью и никак иначе. Вину ничто не могло смягчить. Пришёл красть и грабить — пеняй на себя. Потому и не лезли норсмадр в эти земли: красный щит не покажешь, а покажешь — тотчас клыками на куски разорвут. Но одним белым щитом мало кто из норсмадр мог добыть довольно добра на весь род и хирд — не с их бедной землёй. Торгуй и грабь по возможности — вот и вся морская правда северян. Та же овца, только у вендской была шерсть не такая.
— Это всё потому, что у них власть женщина взяла, — так рассуждали мужи торговые на Рюгене. — Дескать, чем владеешь, то и защищай до последней капли крови, а чужого не тронь. Не твоё — и ладно. То ли дело, когда мужи решают меж собой спор в поединке чести. У жён и мужей боги разные, вот и ум разный.
— Может, и разные, — кивнул тогда Лейф хёвдинг, — но как по Вене идти, так смельчаков не сосчитать. Потому что нет их. Никого. Ни одного. Только портки мокрые на ветру полощутся.
Сердито сопели тогда, но ответить Лейфу хёвдингу не могли — нечем. Ведь и впрямь боязно — никто сам себе дурнем быть не хочет, а смерти искать только дурень и побежит. Даже нынче четыре лодьи, забитые голодным отребьем, пришли от отчаяния, потому что податься некуда. Хоть как, а не венды бы порешили, так на Рюгене или на Нево головы посекли. Куда ни кинь, а разбойников терпеть никто под боком не стал бы.
Бой стих нежданно. Сэхунн порывался помочь хирдманам и вендам, но его вмиг погнали обратно на «Ворона». Отец ещё и прикрикнул, чтоб с сиденья на корме задницу не снимал. Сэхунн напоследок пошарил взглядом по палубе вражеской лодьи, но как и куда подевался воевода Кай, так и не понял. Пришлось возвращаться на «Ворона» несолоно хлебавши, разве только уразумев, что про ульфхеднара не врали. Неспроста воеводу звали волкоголовым.
Сэхунн праздно сидел на корме «Ворона» и вспоминал всё, что про ульфхеднаров слыхал когда-нибудь. Про зверя приручённого и покорного воле человека. Что если со зверем не совладать, тот со временем сожрёт человека и его дух. И что волками ульфхеднары в бою не обращались, а волками танцевали. А если волками и обращались, то только после боя.
После боя вообще все воины, пролившие кровь, проходили очищение, потому что смерть разрывала ткань бытия, а в разрыв этот что угодно могло пролезть с того света и прилипнуть пиявкой к тем, кто духом слабее. Коль ткань бытия разорвал — залечи и не тяни в этот свет лихо. Так заповедали боги и предки.
У одних родов воины после битвы постились и уединялись на три дня и ночи. У других — очищались текучей водой или солнечным пламенем. В отцовском хирде после сечи хирдманы не сходили на берег в тот день или ночь — оставались на «Вороне» и мостков не бросали, чтобы вода смыла скверну и унесла прочь. У вендов обычай походил на северный. А на суше, как поведал Турин, через пламя прыгали, чтоб огонь сожрал скверну и слизнул начисто с тела.
Вот только на идущей рядом снекке Сэхунн так воеводу Кая и не увидел. Ни в пути не увидел, ни когда уж у берега встали в Цвике. И покуда солнце не утопло на закате, прибрав за собой зарево-подол, никто на берег не сходил. Мостки бросили только в ночной мгле при свете огней.
Венды, сходя на берег, проводили левой ладонью над факелом. Сэхунн тоже украдкой провёл пальцами сквозь жар, как никто не глядел, потому что чужая земля — чужая правда, и обижать чужих богов не хотелось.