Старейшина строго-настрого запретил всему роду соваться на землю знающихся с духами потомков волков и карами грозил страшными, но Сэхунн ведь соваться не собирался — только-то пробраться на Вдовий Утёс да краем глаза посмотреть, как люди-волки праздник празднуют свой лунный. Чёрный Волк давеча ходил гордый и сияющий, намекал, что будет на празднике самым важным, и Сэхунн страсть как хотел поглядеть на своего Чёрного Волка.
Матушка на Чёрного Волка крысилась, как и прочие. Болтали, что некрасивый и шкода шкодливый, беда с ним одна. А Сэхунну Чёрный Волк казался краше всех — глаз не оторвать.
Когда в селении проведали, что маленький Сэхунн стал с Чёрным Волком водиться, крику было же… Сэхунна хворостиной так выдрали, что он несколько дней пластом лежал и ревел, да после обозлился и со зла пошёл к Дымному Ущелью, чтобы снова с Чёрным Волком повидаться. Так и дружили — тайком.
Ещё сопливыми мальчишками были, когда Чёрный Волк пришёл сердитый и взъерошенный. Духоведцы сказали, что толку нет от него, к ученью не способен, заклинания сложить не умеет самые простые. Ну и Чёрный Волк решил уйти в горы. Вестимо, пошли вместе, утащив мешок из запасов старейшины. Охотники их, понятное дело, изловили к исходу дня — что им двух детишек глупых ловить? Хворостиной обоих отходили, два дня пластами лежали и ревели вместе, а после за Чёрным Волком пришли духоведцы.
Мать волков долго на Сэхунна смотрела и гладила Чёрного Волка по голове, а потом сказала непонятное:
— Ну, пусть будет как будет. — И она протянула Сэхунну плетёнку из ремешков, на конце которой застыл крупной каплей завораживающе красивый зелёный камень. — Даже если он от тебя отречётся, ты отрекаться не смей. Лишь раз Волк выбирает себе человека и всегда возвращается к тому, кого выбрал, покуда выбранный не отречётся сам.
Сэхунн ничего не понял, но плетёнку с камнем забрал, носил при себе всегда и иногда смотрел сквозь камень на яркое солнце — внутри тёмно-зелёной прозрачности блазнился ему волк бегущий. Его Чёрный Волк.
Нынче уж и Сэхунна в охотники приняли, а Чёрного Волка теперь учила сама Мать — дело для него нашлось, но какое, Чёрный Волк не сказывал — клятву дал. А лето назад — на полнолуние — Сэхунн и Чёрный Волк обменялись оберегами у источника, чтобы скрепить обмен клятвой у текучей воды. И зашли они в ту ночь дальше поцелуев.
Теперь Сэхунн носил на груди под рубахой волчий камешек — такой же зелёный, как тот, что дала Мать некогда, только маленький, а у Чёрного Волка был костяной сэхуннов браслет, что он прятал под кожаным наручем.
На вершину Вдовьего Утёса Сэхунн взобрался уже в потёмках. Примостился так, чтоб видно было хорошо священное место волков. Там камнями обнесли по кругу всё, расчистили давным-давно, а в центре положили огромный круглый камень да стесали сверху. Чёрный Волк называл то место Вратами. Но что то были за Врата и куда вели они, про то Чёрный Волк молчал, а Сэхунн старался лишний раз не спрашивать — никто не станет тревожить духов зря.
Примостился Сэхунн в укромном месте ко времени. Улёгся только, ноги вытянул, а уж и свет от факелов мелькнул в конце тропы. Люди-волки приходили по двое: один в паре факел держал, а другой — миску с водой из источника и барабан. Последней пришла беловолосая Мать в накидке из оленьей шкуры. Колпак на её голове венчали маленькие оленьи рожки, а на скулах темнели полосы, нарисованные оленьей кровью, чтобы дух оленя был вестником её и домчал её волю к духам в мгновение ока — Чёрный Волк рассказывал так. И вот Чёрного Волка Сэхунн пока не углядел, хотя узнал бы его тут же. Чёрный Волк один был такой — высокий, гибкий, тонкий, стремительный, как молния. Как чёрная молния, когда звал дух зверя и охотился с Сэхунном волком.
— Ты волк? — широко раскрыв глаза, вопрошал Сэхунн, когда в первый раз молодой волк приволок ему кролика и в Чёрного Волка обратился.
— Ну волк, — кивнул Чёрный Волк и проказливо глаза сощурил. — Пушистый совсем весь. Нравлюсь?
Мог бы и не спрашивать, вредина. Он и человеком волка напоминал до мурашек по коже: сухой, жилистый, поджарый, с тонким станом и широкими плечами. Как зыркнет глазами волчьими — душа в пятки. Но Сэхунн наглядеться на Чёрного Волка не мог. Весь такой странно-неправильный, и почему-то красивый настолько, что у Сэхунна в груди всё замирало. То опасным волком казался, то игривым волчонком. Сэхунну плакать хотелось от этого противоречия загадочного.
Сорвав травинку, Сэхунн покусывал её и так, и эдак — изводился в ожидании, покуда Мать вздевала длани над огромным камнем и звала духов протяжным напевом, а люди-волки выплёскивали воду из мисок на плоскую каменную поверхность и лениво били в барабаны. Другие ставили факелы в выемки по кругу, будто очерчивая светящейся линией священное место. Потом стали постукивать дощечками и бить палочками по колокольчикам. У кого дощечек и колокольчиков не было, те размеренно хлопали в ладоши, а голос Матери становился всё глубже и сильнее. А после всё разом стихло, и Сэхунн дышать перестал — на огромном камне проблеском молнии встал Чёрный Волк.
В свете факелов смуглая кожа влажно золотилась. По ней пролегли узоры сложные, выведенные тёмным. Из одёжи Чёрный Волк только штаны и надел, даже наручи кожаные снял, и Сэхунн различил ободок своего браслета на запястье. Ещё Чёрному Волку волосы обрезали, и короткие пряди теперь торчали весело в разные стороны.
Чёрный Волк под неспешный барабанный бой поднял руки перед собой и разжал кулаки. Мокрая каменная поверхность на миг озарилась голубоватой вспышкой, как светом от молнии в ночном небе. Под отрывистую барабанную дробь Чёрный Волк заскользил в тенях и пятнах света.
Снова застучали дощечки, зазвенели колокольчики, раскатились звуки от хлопков, а Мать запела.
Чёрный Волк танцевал на камне, легко переступая босыми ногами. Крутился в полумраке и на свету мягком, вскидывал руки, а под кожей красиво проступали мышцы напряжённые, гибкие. Он танцевал как язычок свечи на ветру, приковывая к себе взгляды каждым движением. Он танцевал, будто по воздуху ступая. Сэхунн и не сразу уразумел, что не будто, а и впрямь по воздуху, потому что медленно и незаметно Чёрный Волк поднимался всё выше, не касаясь больше ступнями поверхности камня. Будто отрывистая барабанная дробь и струнные переборы сами возносили его всё выше и выше, всё скорее и скорее. Зато к Сэхунну Чёрный Волк становился всё ближе, и уже удавалось разглядеть, что танцует он с закрытыми глазами и улыбается, купается в ритме быстром и непрестанном и каждым движением задаёт музыке направление.
Чёрный Волк поднялся почти до притаившегося на вершине утёса Сэхунна, как внезапно хлёсткий свист разрушил благодать. Левое плечо Чёрного Волка рассекло, кровь брызнула, и он упал вниз, скатился с камня, приподнялся на колене и в недоумении вскинул голову. Все тоже удивлённо глядели вверх, да и Сэхунн не понимал, что произошло.
Тут кто-то закричал. Это один из духоведцев выступил за круг, и в отблесках от факелов видно было, как на теле его проступают раны, словно от огромных когтей. И тут же закричали с другой стороны, а затем — уже в круге. Люди заметались.
Чёрный Волк всё ещё стоял у камня, преклонив колено и зажимая ладонью рану на плече, а Мать медленно поднималась на камень и не оборачивалась. По тропе к священному месту бежали воины в кожаных доспехах и с оружием в руках. Чужие воины. Они встретили духоведцев злыми ударами, щедро проливая кровь. И шёл меж ними человек в золочёном доспехе, а за ним несли знамя с речным драконом, что держал в лапе пучок стрел.
— Не упустите ведьму!
Сэхунн вцепился пальцами в горный выступ, глядя, как вскинулся Чёрный Волк и в длинном прыжке бросился на ближайшего воина. Ещё в прыжке окутался тёмной дымкой и уже волком вонзил клыки в горло.
Мать неподвижно стояла на камне, прикрыв глаза. Шептала что-то, а после повернула голову и поглядела прямо на Сэхунна.
«Закрой Врата, солнечный. У тебя Ключ. Закрой, пока не стало поздно», — услышал отчётливо голос Матери Сэхунн, хоть она губы не разжимала и просто смотрела на него. Мимо воли Сэхунн нащупал подарок Матери, что носил при себе всегда. Но он не разумел, что ему надо сделать. Как закрыть? Какие Врата?