Сэхунн задохнулся и зажмурился крепко-крепко — к спине горячее приникло, руки сильные за пояс обхватили. Твёрдыми губами по шее, выдохом долгим. Сэхунн глаза открыл и сглотнул — перед глазами у него покачивался камень на кончике плетёнки. До боли знакомый камень.
— Возьмёшь?
Он робко потянулся, неловко сжал в ладони зелень искристую, прозрачную, после медленно пальцы разогнул и повернул ладонь, чтоб на свет от факела поглядеть — сквозь. В камне всё так же блазнился Сэхунну бегущий волк. Его волк.
Вновь сжав камень в руке, Сэхунн повернулся в объятиях горячих, приник к Каю и в лицо заглянул. Улыбка таилась в уголках рта, в глазах блестящих.
— Уже скоро… Не жаль?
Улыбка погасла. Кай медленно провёл большим пальцем под нижней губой Сэхунна, погладил.
— Жаль. Эта земля была доброй ко мне. И здесь я тебя встретил. Но нельзя останавливаться, преодолев всего одну вершину. Нужно идти к новой.
— Мать прибудет завтра?
— К началу пути. Забудь об этом пока. — Кай тронул губами подбородок Сэхунна. — Ты мой, а эта ночь, последняя, — вся наша.
Сэхунн дозволил себя увлечь в тепло, уронить в меха, исцеловать всего, пока одёжу снимали в четыре руки, дозволил забрать и мучить сладко. Пил дыхание Кая поцелуями и ловил горьковатый воздух, напитанный воском растопленным, терялся в пятнах света от язычков пламени, венчавших свечи.
Привыкнуть к этому не получалось совсем. Каждый раз как первый. И только Сэхунн думал, что готов снова к шторму, так сразу и обманывался. Медово-смуглый Кай ластился к нему, змеёй в объятия вползал, тихо волком рычал и ладонями сразу везде трогал. Показывал, что его. Всё — его. Отрастающими волосами шею и грудь щекотал, губами и зубами помечал, оглаживал ладони Сэхунна на своих широких плечах, крепко держаться дозволял и вместе с ним по шкурам кататься.
Сэхунн ухитрился свалить Кая на меха. Коленями сжал бёдра и удержал за запястья. Тяжело дышал и смотрел сверху вниз на вытянувшегося на шкуре Кая. Озорные искорки под густыми ресницами, кончик розового языка меж губ проблеском соблазна, тёмная ямочка на подбородке упрямом и тяжёлой волной чёлка, что прятала крутой лоб. Кай смотрел чуть насмешливо и лежал спокойно, показывая, что можно и не держать — не сбежит.
Взволнованно губы облизнув, Сэхунн сторожко пальцы разжимал, вёл кончиками самыми по рукам сильным, по плечам гладил дрожащими ладонями, зачарованно глядел на ключицы, прикасался едва-едва. Пробовал на жёсткость мышцы на гладкой груди. Долго медлил, покуда осмелился тронуть маленькие тёмные соски, а затем ладонями по бокам твёрдым провести и плоский живот напряжённый огладить. Под гладкой медовой кожей там пылал жар.
Кай не шевелился, смотрел только с живым любопытством. Даже не дрогнул, когда Сэхунн до густых завитков в паху добрался и уставился на толстый крепкий ствол. Сэхунн пересохшие губы облизнул снова, неуверенно охватил ладонью твёрдость горячую и дыхание затаил, пальцами чуя растущее напряжение. Ладонь заполняло ощутимо текучим жаром как будто. А Кай лежал всё так же спокойно, ошеломляя Сэхунна сдержанностью и позволяя трогать себя, узнавать.
Сэхунн немного сдвинул ладонь и сглотнул, привыкая к мысли, что всё это вот вполне в него помещалось да ещё и блаженством поило. Узкие бёдра под ним почти закаменели от напряжения, а живот у Кая стал жёстким как дубовая доска.
Выдох прерывистый — и Сэхунн растянулся на шкурах, обмяк под Каем и вдох сделать забыл. Срывающимся голосом в губы настойчивые признался:
— Красивый…
Тихий смешок растаял между ними.
— Для тебя. Это для тебя. Ты видишь.
Сэхунн за плечи Кая широкие держался и ловил поцелуи губами, скулами, шеей. Вертелся, покуда не подставил под поцелуи плечи и спину. Замер тогда и тихо застонал от блаженства мягкого, чуя губы, что трогали шею и касались после кожи меж лопатками. Кай целовал и целовал, слегка покусывал, оглаживая ладонями бока и бёдра. Сэхунн сам не понял, как ноги раздвинул, прогнулся и приподнял бёдра выше, выдохнул и прикрыл глаза — Кай накрыл ладонями ягодицы, огладил неспешно, согнул пальцы и мучительно медленно смял упругие округлости, раскрывая Сэхунна для себя, чтобы потереться там — между, слабо толкнуться, надавливая и откровенно намекая, что хочет войти.
Вжавшись лицом в густой мех, Сэхунн дышать пытался. Ждал. Умирал, покуда Кай губами пробовал его поясницу и неторопливо вдоль спины поцелуями мостил себе путь, чтобы в конце этого пути укусить между лопатками и влить в жилы пламя. У Сэхунна всё плавилось и горело под кожей. Тело становилось податливым, мягким, чутким. Сэхунн чуял не то что малейшее движение воздушных потоков, а даже танец язычков, венчавших свечи. Прикосновения же Кая — даже самые невесомые — сокрушали его, сметали, ввергали в радость бесконечную и удовольствие тягучее.
Он мычал глухо, вжимаясь лицом в мех. Кай стискивал ладонями его вскинутые бёдра, накрывал ягодицы пылающие, раздвигал их и прижимался к краям нежным, толкаясь легонько-легонько.
Дрожать заставлял. Желать заставлял. Заставлял Сэхунна просить и подаваться навстречу, чтобы получить всё без остатка. Сэхунн коленями упирался и ягодицами к бёдрам жёстким прижимался, цеплялся пальцами за густой мех и дышал хрипло, единеньем наслаждался, покуда Кай языком по коже на спине его проводил и за бёдра крепко держал — до синяков крепко.
Сэхунн дрожал и пытался не думать, что для Кая на вкус он сладкий — Кай сам говорил. Хотя неважно, Сэхунну всё равно нравилось чуять на коже язык Кая, губы, дыхание — всё. Зажмурившись, он покачивался неспешно от плавных движений и всё сильнее цеплялся пальцами за густой мех. Кай прижимался к нему, отстранялся и возвращался. Двигался внутри него, усиливая жар, вытапливая влагу из тела, что каплями на коже дрожала. Каждый новый толчок взращивал чуткость и заставлял Сэхунна отзываться с большим и большим пылом.
Кай как будто пробуждал его тело, заставлял распускаться и цвести буйным цветом. Останавливался внезапно, целовал в шею, плечи, спину, гладил ладонями по бокам, ласкал живот, бесстыже меж ног расставленных проводил, дразнил кончиками пальцев промежность, трогал бёдра, ягодицы мял, подушечками нажимал меж ягодицами, обводил растянутые крепким стволом края, поглаживал и вновь толкался, проникая глубоко и насыщая собой настолько, что сдержать дрожь Сэхунн никак не мог.
И всё больше блазнилось Сэхунну, что они с Каем волшбой занимаются, зачаровывают явь вокруг себя, рассыпают искорками блаженство, невозможное на свете этом. Рвут ткань бытия и впускают в этот свет нечто чудесное. И Сэхунну хотелось попасть туда, где этим чудом пропитано было всё, каждый сладкий миг. С Каем вместе. Сэхунну хотелось, чтобы Кай забрал его туда навсегда. Насовсем. Чтобы только они двое и эти чары — до скончания времён.
— Мой… — Пламенным шёпотом вдоль спины, губами, языком. Сэхунн сильнее в мех вцепился, уплывая вместе с ритмом учащающимся и ускоряющимся движением. Тихо застонал, когда острыми зубами — меж лопатками, но вместо боли — жаром и струящимся сквозь тело восторгом…
Уснуть после Сэхунну так и не удалось. Накопив довольно сил, чтобы приподняться на локте, он оглядел удобно устроившегося поперёк шкуры Кая. Тот уложил голову ему на живот и согнул ноги в коленях, чтобы пятки не сползали с меха. Вроде бы дремал. Сэхунн осторожно тронул бедро, огладил, перебирая пальцами густые волоски, накрыл ладонью колено и позволил ей проскользить от колена к лодыжке, потом медленно повёл обратно к колену, поколебался, но коснулся крупной мышцы на бедре. Гладил, затаив дыхание.
Кай лениво приоткрыл один глаз и тихо фыркнул, но отодвигаться не стал. А Сэхунну было сладко. Не волчий густой и длинный мех, но тоже пушисто и гладить приятно. Осмелел достаточно, чтобы поворошить волоски на внутренней поверхности бедра. Кай томно потянулся и повернулся на бок, придвинув ногу к Сэхунну ближе, зажмурился довольно, когда Сэхунн приласкал голень.