— Пытаюсь привыкнуть, что уже почти…
— Сделать будет проще, чем думать об этом. Сам увидишь. — Кай немного сдвинулся, пощекотав кожу на животе Сэхунна отрастающими волосами, щекой горячей прижался. — И с тобой буду я. Всегда. Что бы ни было.
— Это ты уже говорил. А потом отрёкся. — Сэхунн невольно охватил ладонью тонкую лодыжку, словно удержать попытался.
— Я сделал то, что должен был сделать. Но это долг. А ты — это ты, а не долг. Мне всё равно, насколько это глупо и опасно, я просто всегда буду возвращаться. Ты — мой.
Сэхунн хотел спросить, может ли Волк найти другого Стража, но не спросил. Ответ пришёл на ум сам: да, Кай мог найти другого Стража. Волк видел всё вокруг иначе. Видел людей иначе. Волк мог найти кого-то подходящего и укусить, влить часть своей силы. Но Кай не стал искать другого. Он к Сэхунну вернулся, потому что Сэхунн не отрёкся от него, держал верностью.
— Иногда мне кажется, что ты чудовище, что пришло с иной стороны.
— Может быть. — Кай сомкнул веки и слабо улыбнулся. — Но ты меня не боишься. Ты сказал, что я красивый.
— Настоящее чудовище и должно быть красивым. Чем красивее, тем опаснее.
Кай вскинулся, придвинулся ближе и заглянул Сэхунну в глаза. На миг примерещились острые клыки у беззащитного горла.
— А я очень красивый? — Горячий шёпот обжигал губы, но Сэхунн всё равно не боялся. Совсем. Он видел солнечные отблески в глубине волчьих глаз, озорные искорки и неуклюжесть волчонка, что только учился твёрдо стоять на лапах. Он помнил волчонка, запутавшегося в силках. Помнил тугие жилы, поранившие лапу, помнил влажный язык, коснувшийся ладони.
— Не уходи, — шепнул Сэхунн, обняв Кая за шею.
— Не уйду, не брошу и никому не отдам. — Кай шутливо зарычал Сэхунну в шею и слегка покусал.
— Мне стыдно, — признался Сэхунн после короткой возни и дурачеств. — Стыдно предаваться праздности, и что мне так хорошо.
— Это ненадолго, — вздохнул Кай, снова укладывая голову Сэхунну на живот. — В пути на праздность мало что останется. Но пока это можно — пусть стыдно тебе не будет.
— А что потом? Вот доберёмся до Врат, и?
— Если доберёмся. — Кай провёл пальцами по боку Сэхунна. — А если доберёмся мы, то доберётся кто-нибудь ещё. Ну и покуда неясно, что там.
— А там что-то может быть?
— У Врат всегда что-то есть. Что-то с той стороны. Когда-то Волки провели сквозь Врата много людей. Наверняка остались следы. И их иногда находят. Потому… У Врат может быть что угодно. Но ты не бойся. Ничто не вечно. И Врата — тоже. Когда-нибудь я найду путь и приведу тебя домой. Просто иди за мной, Сэхунн, и я приведу тебя туда.
Сэхунн молча к Каю посунулся и обнял порывисто, крепко прижал к себе, носом в волосы густые уткнулся и непослушными губами шепнул:
— Я уже дома, глупый волчик.
И снилось Сэхунну, как он бежал вслед за волком по лунной дорожке во мраке, а в пятки упруго толкала пустота. Страшно не было. И упасть Сэхунн тоже не боялся. Смотрел на чёрного волка в круге луны и бежал за ним путями нехожеными сквозь явь, навь и туман дрожащий, неверный. Ткань яви звенела и рвалась. А Сэхунн держался за нити незримые, что с волком его связывали, и бежал без устали.
Сэхунну было всё равно, куда волк его вёл и как далеко. Он просто верил. Потому что сам путь — вместе — дарил счастье и радость неудержимую.
***
«Ворон» прощался с берегом на рассвете позднем, осеннем. Иней искорками мигал повсюду в свете просыпающегося солнца. Сэхунн глядел, как Кай помогал Матери сесть, укутывал в шкуру тёплую, а после Кай стоял на носу — без плаща. Сэхунн видел его спину прямую, напряжённую, да всё ждал, когда же Кай обернётся. Но Кай не оборачивался и не смотрел на Цвик, что оставался за кормой. Не смотрел на провожающих. Кай смотрел только вперёд — на стылые и вязкие от холода осеннего волны.
Сэхунн пальцами гладил тёплую от его ладоней сосновую рукоять и плавными движениями правила вёл «Ворона» вниз по течению.
Три дня всего — и ветер морской натянет парус, погонит «Ворона» вслед за солнцем к Морю Мрака. Мимо Рюгена, мимо Датского Вала, мимо холодных песчаных берегов — прямо во владения Мирового Змея, где перекрёсток путей в девять миров. Но Сэхунн не боялся. Подле ульфхеднара в нём рождались сомнения в могуществе богов. Да и помнил он, что однажды Одина сгубит именно Волк, родич Мирового Змея.
Река несла «Ворона» бережно течением уверенным, и Сэхунн ослабил руку на правиле, оглянулся. Цвик пропал из виду, и подумалось, что вот теперь — всё, конец.
«Нет, солнечный. Это только начало. Самое начало».
Сэхунн поймал пристальный взгляд Матери — как в омут провалился. Губы её не двигались, но голос её Сэхунн слышал ясно и мимо воли искал ощупью плетёнку с прозрачным зелёным камнем, где волк бежал тенью стремительной за солнцем к самому закату. Сэхунн знал, как оживить ключ этот и как карту читать, в мече спрятанную. Девятые Врата ждали его, звали.
Взором Сэхунн нашёл Кая на носу — тот рукой обхватил носового дракона и смотрел в закатную сторону, будто принюхивался. Быть может, тоже слышал зов, пронизывающий плотный и чистый холодный воздух. А Сэхунну блазнилось, что как во сне он бежит вслед за волком чёрным по лунной дорожке, а под ногами упруго звенит пустота.
Пускай начало — Сэхунн каяться не собирался. Ещё под крылом мамы и после, в Халогалане, он грезил долей славной да подумать не мог, что встретит Волка и поведёт «Ворона» через Море Мрака. Разве кто-то допредь такое делал? Никто. Сэхунн будет первым, и мало какое дело сравнится с этим в славности.
Кай обернулся наконец, прикипел взглядом к Сэхунну. И Сэхунн чуял его взгляд на лице своём, на коже — поцелуями тёплыми как от лучиков солнечных.
«Иду за тобой и всегда буду идти. Веди, Волк, и будь что будет. Я уже дома и с тобой ничего не боюсь».
По твёрдо очерченным губам скользнула тенью улыбка быстрая, после Кай вновь ухватился за дракона на носу и бросил в волны горсть желудей. Обычай. Говорили, коль море добрым будет, то вернёт дар в конце пути, и даже течения в Море Мрака тому не помеха. Но если море и не вернёт да потреплет «Ворона» всласть, дар всё равно добром обернётся пусть не для каждого на борту, но хоть кому-то милостью аукнется. Вина-река дар в море отнесёт вместе с «Вороном» и подтолкнёт в корму мягко…
Сэхунн щурился от мелких капель, летевших в лицо, и взором Кая держал. Не отпускал.
Волк бежал за солнцем — на закат, к самому небокраю.
Волк бежал за солнцем, и Сэхунн бежал вместе с ним в погоне на запад, сжимая в ладони ключ от Врат из застывшей крови волчьей.
Сэхунн бежал вместе с волком.
Пальцы на правиле дрожали мелко, и Сэхунну полететь хотелось птицей, будто только об этом он и грезил всю жизнь — бежать с волком и ловить ускользающие за небокрай лучи солнечные, любоваться гордым очерком волчьим в лунном круге, слушать песнь волчью и петь волку колыбельную, запуская пальцы в мех.
Руки у Сэхунна дрожали всё сильнее от радости горячей. Волку он нужен. Волки не убивают без разбора — только тех, в ком кровь дурная. Волки не предают, если полюбили. Если волки признают кого-то, то всегда помнят и возвращаются. Бесценный дар волчий.
Сэхунн бежал за солнцем и улыбался, а на лице мешались капли студёные и горячие. Счастливые, как веснушки, подаренные Сэхунну Морским Владыкой загодя, будто тот знал, чем всё обернётся.
У Сэхунна в ладонях звенели нити, что меж ним и Волком протянулись.
— Чтобы плавной рекой стелился твой бег,
Чтоб волчий смарагд никогда не поблек,
Я спою тебе ветром, волчик,
Спою тебе, волчик мой…
Всегда буду петь, — шептал Сэхунн беззвучно клятву, в которую превратилась виса сама по себе и вопреки всему.
На него смотрел Волк и слушал, ловил на носу «Ворона» каждое слово, недозвучавшее на корме. Слушал и слышал.
Его Волк.
В начале их пути.
Вдвоём. Вместе теперь.
Отсюда до небокрая, что недосягаем, — вместе.