- Я тебе свое платье дам, ты приоденься. У нас, кажись, один размер. Ты чуть худее, но можно где надо булавкой зашпилить. И туфли мои одень на каблучках. Ежели велики, в носки тряпок набей. Это лучше, чем когда давят. И духами побрызгайся "Красная Москва". Я на особые случаи флакончик берегу. А это и есть особый случай в твоей судьбе, Уля.
Приоделась Ульяна, посмотрела на себя в зеркало в полный рост, ахнула: точно по волшебству из жабы-лягушки стала царевной. А Тоня как увидела свою маму такой - засмеялась от радости, в ладошки захлопала. Тут же и тетя Вера радостная суетится, где лишнее, булавками подкалывает. Взмахнула Ульяна руками и пошла перед зеркалом каблучками притопывать.
Вниз по озеру гагарушка плывет,
Выше бережка головушку несет,
Выше леса крылья взмахивает,
На себя воду заплескивает.
- Хороша невеста,- смеется дядя Никита,- пора свадебную баньку топить. У нас в деревне Лобанове над рекой Истрой, откуда я родом, накануне свадьбы топили баню, и подружки мыли невесту. Косы переплетали. Пока девушка - с одной толстой косой, а замужняя - уж две косы... Хороша наша деревня. Над кровлей кажного дома резная фигурочка, на окнах узорные наличники.
- Ладно,- оборвала его Вера,- и наши не хуже ваших. Гляди на Улю, какая рыбка плывет. Надо только шелковы невода, чтоб ее изловить.
Лука Лукич пришел в седьмом часу вечера, как и условились. Принес бутылку водки "Московская", полфунта масла и банку красной кетовой икры. Торговля с Западом тогда велась незначительная, и икру черную и красную пускали на внутренний рынок. Стояла она на прилавках свободно, даже и в захудалой провинции, и была гораздо меньшим дефицитом, чем обычная чайная колбаса. Стоила икра по сравнению с нынешними ценами не дорого, но народ зарабатывал еще меньше, и была икра, как и ныне, мало кому доступна. Однако Лука Лукич, главбух совхоза, мог себе позволить.
- Вчера в горбанке был,- сказал Лука Лукич, усаживаясь за стол и расправляя свою хорошо выращенную, по грудь бороду, черную с седой искрой,- в горбанк ездил, а там напротив гастроном большой... Был в горбанке, купил икру в банке,- пошутил Лука Лукич.
Лука Лукич был человек тяжелого веса и уважение к себе имел увесистое. Вера устроила так, что за столом Ульяна оказалась рядом с Лукой Лукичом.
- Вы, Лука Лукич, уж поухаживайте за моей сестрой,- сказала Вера, сахарно улыбаясь,- а то она у нас несмелая.
- Рад стараться,- шутливо ответил Лука Лукич, и когда он потянулся вилкой к блюду с холодцом, то ордена и медали на его груди зазвенели, как колокольчики, которые вешают в здешней местности на шею козам и коровам, чтоб легче было отыскать их в тайге. Положив кусок холодца Ульяне, он положил кусок и себе на тарелку.
- Хренка бы,- обратился он к Ульяне,- и вам советую.
- Я острого не люблю,- сказала Ульяна.
- Напрасно,- сказал Лука Лукич, принимая от услужливой Веры посудину с тертым хреном и накладывая себе побольше.- Способствует,- добавил он, но чему способствует, не объяснил,- а стюдень хорош,- сказал, положив кусок в рот и прожевав, - это говяжий стюдень со свиными губами?
- Точно,- умилилась Вера,- вы, Лука Лукич, знаток. Вам холодец из хрящей жена не подсунет. Да и было б за что, мы, женщины, все раздобудем.
Действительно, побегала Вера многовато, и в станционном буфете переплатила, и мясника в совхозном магазине отблагодарила, пока достала три говяжьи ноги и пол свиной головы. Ребятам, всей ораве, накрыли стол отдельно, на кухне, и потому разговор у взрослых после второй рюмки пошел серьезный и не стеснительный.
- Вчера в городе кино смотрел,- сказал Лука Лукич, "Иван Грозный". Хорошая картина, только с названием я не согласен. Для кого он, понимаешь, Грозный был? Для боярства и купечества, а не для народа. Я считаю, самое ему подходящее название не Иван Грозный, а Иван Серьезный.
- Это верно,- сказала Вера, сворачивая на свое,- серьезному мужчине жена всегда рада. А у сестры моей муж попался никудышний. Мендель - еврей. Бросил ее с двумя детьми.
- Не в том дело, что еврей,- медленно, рассудительно шевелил губами Лука Лукич,- это я не согласен, как у нас некоторые к евреям относятся. Маркс был еврей и Яков Свердлов. Какой человек, важно, а не нация.
Такие слова Луки Лукича Ульяне понравились, она подняла глаза и посмотрела на него уже мягче. Луке Лукичу было лет сорок пять, и если б сбрил бороду да нос был бы не так толст, то имел бы лицо даже приятное.
- Двое детей, говорите,- боролся со словами выпивший Лука Лукич,- я люблю малых... Семью мою немцы-фашисты сожгли в сарае вместе с другими односельчанами за то, что в деревне немца убили... Жену и троих маленьких.- Он вынул платок и приложил его к глазам.
За столом притихли. Никита дожевывал кусок холодца, но Вера его дернула, и он остался сидеть с полным ртом, пока Лука Лукич не отнял платок от глаз.
- Воспоминания,- сказал Лука Лукич, утер слезы и громко в этот платок высморкался.
Только после этого Никита дожевал кусок.
- "Не в шумной беседе друзья узнаются,- сказал Лука Лукич,- друзья узнаются с бедой. Коль горе настанет и слезы польются, тот друг, кто заплачет с тобой".
- А мы, Лука Лукич, все плакали,- сказала Вера.- Верно, Никита? Когда вы начали про деток...- И она приложила платок к глазам, громко всхлипнула.
- А где же детки? - спросил Лука Лукич.
- Нету деток,- сказал Никита,- деток немцы в сарае сожгли.
- Тю на тебя,- сказала Вера,- он когда выпьет. Лука Лукич, не помнит, что говорит. Лука Лукич про Ульяниных деток спрашивает.- И через стол быстро шепнула Ульяне: - Позови Тоню и Давидку.
Когда позвали детей Ульяны, из кухни пришла вся орава.
- Ай, хорошо,- умилился и повеселел Лука Лукич,- люблю, когда полный дом детей.
- Это дело наживное,- сказала Вера и рассмеялась.
- Которые из них? - спросил Лука Лукич, тоже смеясь.- Которые Ульяны? Этот, что ли?
- Нет,- сказал Никита,- это наш. Это Макарка.
- Макарка,- умилился Лука Лукич,- ты чей будешь, Макарка?
- Я? Матерный сын.
- Матерный? - захохотал Лука Лукич, снова прижимая платок к глазам и утирая слезы, но уже от смеха.- Именно что матерный... Так нехорошо, так не надо... Матерный...
Если пьяного и сытого человека что-то рассмешит, то уже остановить невозможно, пока не высмеется.
- Матерный... Ах ты, ах ты... Ах ты, цыцкин сын... Цыцкин сын - это приличней. Кто из нас не цыцкин сын, тот цыцкина дочь... Все мы цыцкины дети...
Было уже поздно, в окна светила яркая луна. Лука Лукич глянул на свои карманные часы-"луковицу" в хромированном стальном корпусе.
- Пора... Завтра мне на работу пораньше... дебит-кредит...
- Проводи Луку Лукича,- сказала Вера Ульяне,- а то, может, его кто обидит... Я детей сама уложу.
- Сделайте любезность,- сказал Лука Лукич Ульяне,- сперва вы меня проводите, потом я вас провожу.
- Ты куда, мама? - спросила Тоня, увидав, что мать ее направляется к дверям с Лукой Лукичом.
- Иди, иди спать,- вмешалась тетя Вера и повернулась к Ульяне,- гуляй, не беспокойся, я с детьми сама управлюсь.
Ульяна вышла на улицу. После душного, спиртного застолья сырой холодный воздух был вкусен, хотелось стоять и дышать, не думая ни о чем. Черную мглу вокруг освещали лишь слабые отсветы из окон. Во тьме лаяли собаки, что-то скрипело и гудело.
- Это на Пижме паром скрипит,- сказал Лука Лукич,- никак мостом не разживемся. Я, как депутат, уже несколько раз ставил вопрос в исполкоме. И фонари необходимы, улицы осветить. Здесь местность таежная, людишек хватает, которым во тьме удобней... Был у меня случай в прошлом месяце. Подходит ко мне - часы давай. Я ему говорю: сволочь, не успеешь опомниться, как я тебя ударю по голове. Причем дважды. Он меня ударил поверх головы. В том смысле, что я пригнулся... Я же после партизанщины и фронта все приемы знаю... Главное в драке - бухгалтерский расчет... Шаг назад, и яйца сохранены...
Про яйца с перепою сказал, поскольку еще не выветрилось, но тут же опомнился и извинился.