В итоге она не выдержала:
— Давай ляжем! Почему мы сидим?
Это было однозначное указание на неудобство нашего положения и на нашу конечную задачу. Я удалился в сортир. Там я разделся и прополоскал хуй. Выйдя в одной футболке и трусах, я уселся на узкую тахту. Подошла Таня, и мы продолжили то, что не успели закончить на кухне. У нее из пизды виднелся тампон.
В нас бушевала страсть. Дыхание участилось.
— Вынь это, Таня! — я больше не мог себя сдерживать.
— Давай поиграем в еврейку и Гитлера? И вся кровать будет полна кровью…
— Мне похуй, в кого играть…
Знала ли она, что Гитлер был австрияком?
Я не боялся месячной крови. Она вышла в ванную, возвратясь уже совершенно нагой. Теперь она была готова. Она вскочила на меня и поехала. Я лежал неподвижно. Она заметила, что я за ней наблюдаю, и схватила меня за яйца. Тогда я начал стонать.
— Ах, ох, ух…
Теперь она казалась более дикой. Ее титьки летали предо мной, как знамена бывшего СССР на первомайской демонстрации, пот капал с ее туловища, затекая мне в уши. Мы изменили позу. Она подставила мне свою жопу сбоку, и я ей засадил по самые помидоры, сжимая своими руками обе ее половинки. Таким образом, я пердолил ее напропалую. А она лишь пронзительно выла мне в ухо:
— Да, да, да, да, ммм…
Мои познания в русском языке не были тогда еще настолько глубоки, чтобы понять, что русское — «да, да, да» в переводе на немецкий означает — «ja, ja, ja». Эти, издаваемые нею звуки показывали, какое удовольствие она получала от моего глубокого бурения. Возможно, ее уже давно никто не еб.
Ее страсть превзошла все мои ожидания. Мне даже не удалость найти возможности, чтобы выкурить сигарету. С окровавленными конечностями я пошел в душ, вернувшись оттуда, как новенький.
Я присел на тахту, и Таня тут же заглотила мой хобот. У меня перехватило дыханье. Все поплыло перед глазами. Танин язык, зубы и губы были мне не видны, ее голова скрывалась под моей изогнутой ногой. Она больше не говорила, она стонала.
Когда она откинулась навзничь, я снова ей засадил. Ее щель всосала меня словно водоворот. Если все русские женщины ей подобны, тогда было бы глупостью уезжать из этой страны. Впрочем, ебливые телки встречаются повсюду, это не зависит от национальности.
Я оседлал ее снова и продолжил скачку на разгоряченной кобыле, вопящей по-немецки — «еще, еще, еще». Через несколько толчков она опять перешла на «да, да, да». Она была неплохого сложения, но ее потрепанные жизнью сиськи уже болтались пустыми наволочками. Что делать? Все мы стареем! Мы награждаем друг друга оргазмами пока можем и пока есть с кем. Все остальное неважно.
Хорошо, что мне удалось обойтись без русского национального напитка! Догоняясь лишь сладковатым мозельским вином, мы оставались в прекрасной органической форме. Это был наш литературный дуэт, энергетический обмен между духом и плотью. Нам предстояло еще посетить Третьяковскую галерею, чтобы увидеть иконы Андрея Рублева. Теперь наши слитые воедино тела плавали в менструальном сиропе.
Мы были пьяны сексом, и наша похоть становилась все пошлее. Таня стонала с моим отростком в устах. Туда-сюда, туда-сюда. Затем она полизала мне жопу. Если бы я дристанул ей в рот, она бы проглотила и это.
В итоге я снова залез на нее. Я зажал ее ногу между своими ногами. Таня была похожа на пронизанную булавкой бабочку. Она подняла ноги вверх и задрыгала ими в воздухе. Мы двигались яростно и ритмично. Я повторял ее имя — «Таня, Таня, Таня…». Спустив, я в последний раз простонал — «Таня, ах, ах, аах, оох, ммм…».
Вскоре мы уснули, прижимаясь друг к другу. Собака, лежавшая до того где-то в прихожей, теперь дрыхла в наших ногах. За время, полового акта она ни разу не тявкнула, словно понимая, что нам не надо мешать.
Утром в дверь позвонили. Таня в черном халате пошла открывать. Молодой картограф влез в наше счастье. Они сидели на кухне и пиздоболили то по-русски, то по-немецки. Поток какой-то хуйни, словно бы они зачитывали страницы одной и той же книги. Без этого кайфолома мы могли бы поебаться еще. Какая досада! Они постоянно ржали, как кони, особенно он. Наконец он ушел спать в ее комнату. Она вернулась ко мне и присела на край тахты. Я обнял ее и почувствовал ее рот у себя в паху.
Затем она удалилась, и я попробовал уснуть. Но вскоре пришел еще один урод. Это был русский курсант.
— Только его нам и не хватало, — сказала Таня с тяжелым вздохом.
— Он педик и друг немца. Что же происходит с моим бытием? Сплошной хаос и никакого порядка!
Я поприветствовал молодого русского бойца-арьергардиста в кухне. Это был симпатичный парень. Когда я прощался, он спросил, приду ли я снова, из чего я сделал вывод, что в Таниной квартире он частый гость.
Она проводила меня до станции метро.
Я снова увидел гостиницу КГБ. Наверное, здесь останавливался полковник Кадаффи, Саддам Хусейн, Усама бен Ладен и руководители ШТАЗИ. Они пили здесь водку, закусывая черной и красной икрой. Я снова хотел Таню и ненавидел немецкого пидора, который у нее квартировал.
Я критиковал штурм Белого Дома, унесший человеческие жизни, вызывая недовольство русской редакторши — для московских интеллектуалов Ельцин был единственной альтернативой, и они боготворили его за это.
3. МАЛАЯ ГРУЗИНСКАЯ
В Вене я проторчал целую вечность, работая практически на износ. Я занимался рутинной организацией художественного процесса. По вечерам я встречался со своей сотрудницей и компьютерщиком, обсуждая с ними проблемы следующего номера. Я надирался с ними или без них. Днем, шарясь по министерствам и культурным фондам в поисках финансирования для своего журнала, я часто впадал в мучительные сомнения относительно смысла своей деятельности.
Я занимался вопросами выживания. Я остался один, и в моей жизни не находилось места для друзей. Поэтому человек, подаривший мне немногие незабываемые часы, не мог не запасть мне в душу. В надежде, что она вырвет меня из моей повседневности, я позвонил ей в Москву.
— Таня, привет, Таня!
— Да, кто это?
— Это я, Гюнтер!
— Ну и?
— Как твои дела, Таня?
— Хорошо, я еду летом в Германию.
— Может, ты хочешь заехать в Вену? Я как раз придумал один проект. Приезжай, Таня!
— Неплохая идея! Я собиралась заглянуть в Инсбрук.
— Тогда заезжай и в Вену! Ты можешь остановиться у меня.
У меня была большая квартира в 8-ом районе. Она находилась в полуподвальном помещении и была настолько тихой, что музыку можно было включать на полную катушку, не мешая соседям. Конечно же, в Москве Таня жила лучше, чем я в Вене, потому что она не была такой свиньей, как я, и у нее в квартире была мебель.
Но зато она жила в ебенях — три четверти часа от станции метро «Баррикадная». Она не преминула упомянуть это в своем коротком письме, посланном мне в маленьком синем конвертике, жалуясь на это в постскриптуме. Я был счастлив. Мое сердце бешено заколотилось, когда я увидел, от кого это письмо. Пожирая буквы возбужденным взором, я буквально глотал ее слова. В конце она послала мне поцелуи. Я давно отвык от таких писем, тем более из-за границы.
Я был дистанцирован от города, в котором жил. Мои женщины почти всегда были иностранками. Один раз была Яна из Чехии, в другой Гизела из Мюнхена. Но Таня не приехала. Она была нарасхват и не нашла для меня времени, хотя и пыталась изыскать возможность.
Пришло еще одно письмо с предложением практики для меня в московской литературной газете. Она сделала мне протекцию у главного редактора. Он подписал приглашение, и я получил свою визу. Визу для Вольфа сделали по приглашению с Пушкинской 10. Когда все уже было готово, пришло еще одно приглашение от Ларисы Шульман — московской писательницы, чей брат Миша два года назад помогал мне переводить мои московские интервью и приколы из русских газет. Таким образом, у меня было вполне достаточно документов для вторжения на Восток.