«Нет, здесь что-то не так», — решили мы, обсуждая все эти факты на холостяцкой квартире моего приятеля. Составленное им одиннадцать лет назад краткое изложение дела лежало перед ним на столе. Приятель расхаживал по комнате, заложив руки в карманы, и рассуждал вслух:
— Тут есть что-то неразгаданное. В тот момент, когда выносился приговор, ее поведение поразило меня. Казалось, передо мной вовсе не приговоренная женщина, а женщина, торжествовавшая победу. Притворялась?! Если бы она притворялась на суде, притворялась, что испытывает угрызения совести, да хотя бы жалость, я бы пожелал ей отделаться пятью годами. Казалось, она не может скрыть истинного облегчения при мысли, что муж ее мертв, что его рука больше в жизни ее не коснется. Видно, что-то внезапно ей в нем открылось, что-то такое, что вмиг обратило любовь в ненависть.
— Да и с ее сообщником дело обстоит тоже весьма загадочно, — продолжал размышлять вслух мой приятель, остановившись у окна и устремив взгляд за реку. Она заплатила за содеянное и получила свое, но ведь его до сих пор не обнаружили. Следя каждый вечер, не поднимется ли в окне штора, он постоянно рискует своей головой.
Тут мысли моего приятеля приняли иной оборот:
— Притом, как мог он допустить, чтобы она все эти десять лет была обречена на жизнь, равноценную смерти, в то время как сам он преспокойно разгуливает на свободе! Почему ни разу во время суда, когда день ото дня обвинение нагнетало улики против нее, он не показался из толпы — хотя бы просто для того, чтобы встать рядом с нею? Почему, хотя бы из чистой порядочности, он не отдал себя в руки правосудия, готовый пойти на казнь?
Тут мой приятель сел и приподнял не глядя со стола папку с делом.
— Или, быть может, на такую награду за содеянное она надеялась: на то, что он будет ждать ее и жить надеждой на ее возвращение? Может, именно это помогало ей переносить страдания? Ну да, — продолжал он задумчиво, — могу себе представить мужчину, любовь которого к женщине может расцениваться ею как наказание для него.
Теперь, когда обстоятельства оживили его интерес к этому делу, мой приятель уже никак не мог от него отрешиться. С тех пор как мы с ним посетили эту улицу вдвоем, я пару раз наведывался туда один, и в последний раз снова при мне поднималась штора. Желание встретиться с этим человеком лицом к лицу неудержимо овладело моим приятелем. Он представлял его себе мужчиной привлекательной наружности, смелым и властным. Но, должно быть, было в нем что-то такое, ради чего такая женщина решилась — или почти решилась, сказал бы я, — продать свою душу.
Для такой встречи имелась всего одна возможность. Всякий раз он появлялся со стороны Эджвер-роуд. Двигаясь украдкой по противоположной стороне и улучив момент, когда мужчина свернет на загадочную улочку, можно было надеяться столкнуться с ним прямо под фонарем. Вряд ли он при этом повернется и пойдет обратно; таким образом он мог бы себя выдать. Скорее всего, он прикинется обычным, как мы, прохожим и поспешит себе дальше, в свою очередь присматривая за нами, пока мы не скроемся из вида.
Судьба, казалось, была к нам благосклонна. В надлежащее время штора слегка приподнялась, и вскоре из-за угла возникла фигура мужчины. Мы также свернули следом в считанные секунды, продолжая думать, что столкнемся с ним лицом к лицу прямо под газовым фонарем. Он двигался нам навстречу сгорбившись и опустив голову. Мы ожидали, что он пройдет мимо дома. К нашему изумлению, он остановился, подойдя к нему, и толкнул калитку. Еще мгновение, и мы утратим возможность увидеть его, разве что это может случиться, когда он станет возвращаться. В два прыжка мой приятель подскочил к незнакомцу, положил на его плечо руку, принудив обернуться. Незнакомец оказался старым, морщинистым человечком, с добрыми, слегка слезящимися глазками.
От изумления мы с приятелем не могли произнести в первый момент ни слова. Приятель забормотал какие-то извинения, сказал, что обознался домом, и вернулся ко мне. Зайдя за угол, мы оба, не сговариваясь, одновременно залились смехом. Как вдруг приятель, внезапно оборвав смех, взглянул на меня серьезно и произнес:
— Этот старик — секретарь Хепуорта! Элленби!
Ему показалось это чудовищным. Старик был для семейства не просто конторским служащим. К нему относились как к другу. Отец Хепуорта доверил ему свое дело. Элленби был искренне привязан к покойному юноше: такое впечатление он оставил у всех. Так что же все это значило?
На следующий день я навестил своего приятеля в его холостяцкой квартире. Адресная книга лежала у него на каминной полке. И тут мне в голову пришла одна идея. Я подошел к камину, открыл адресную книгу и нашел это имя: «Элленби и К°, поставщики корабельного оборудования».