– Да...
– Какую жизнь они вели вдвоем? Она смотрит на меня, не понимая.
– Они хорошо ладили?
– Конечно, черт возьми, раз вместе спали!
– Это ничего не доказывает. Они никогда не ссорились?
– Не знаю.
– К ним ходило много народу?
– Домой нет, только в магазин...
– Вы знаете человека в кожаном пальто?
– Месье Жанно?
– Вот именно, месье Жанно.
– Да, знаю.
– Он друг Бальмена?
– Да, друг... Они, кажется, вместе работали...
– Верно.
– Он сейчас здесь.
– Знаю. Я с ним только что разговаривал. Она показывает пальцем, похожим на «хотдог», на стоящую на буфете бутылку красного.
– Дайте мне ее! – приказывает она. Я протягиваю ей пузырек. Она зубами снимает пробку и наливает в свою кружку огромную порцию.
– Хотите?
– Нет, спасибо.
– Недостаточно изысканное для вашей глотки?
– Не в этом дело. Я как животное: пью только тогда, когда испытываю жажду... Испытываю я ее часто, но не сейчас. Следите за моей мыслью?
Нет, не следит. Она не могла бы проследить и за похоронной процессией улиток.
– Скажите, мамаша, ведь Бальмен был болен?
– Грудинкина лягушка.
– Грудная жаба?
– Да...
– У него часто случались приступы?
– Изредка.
– Кто его лечил?
– Его врач.
– Ну да, конечно. Было бы странно, если сапожник... А вы знаете фамилию врача Бальмена?
– Доктор Бужон.
– Он живет поблизости?
– На площади Терн.
– Спасибо за информацию. Это все, что вы имели мне сказать?
– Все!
Она приставляет к губам свой литр красного и присасывается к кружке. Мне остается только вернуться на свежий воздух, что, учитывая атмосферку в ее комнате, я делаю как можно быстрее и с большой охотой.
«Доктор Этьен Бужон, бывший заведующий клиникой Лаеннек...»
Какой-то шутник дописал под медной табличкой: «Бывший потребитель газа...»
Я поднимаюсь на нужный мне этаж зажиточного дома с красным ковром на полу и медными лестничными перилами. Замечаю двустворчатую дверь с медной табличкой, в точности повторяющей надпись на той, что внизу. Звоню.
Где-то в квартире начинает брехать собака.
Дверь открывается, хотя других звуков я не слышал, и передо мной оказывается невысокий мужчина лет пятидесяти с всклокоченными волосами, одетый в домашнюю куртку. Между его ног просовывается сплющенная морда боксера. Оба смотрят на меня с осуждением.
– Доктор Бужон?
– Это я.
Голос у него сухой, как треск чиркающей спички, глаза черные и холодные. На бледном лице написана скука. Настоящая морда для воскресного дня!
– Я пришел по поводу месье Бальмена, вашего пациента...
– Ему плохо?
– Уже нет, – говорю.
– Вы хотите сказать, что...
– Да, он умер. Вы не читаете газеты?
– Очень редко...
Он не кажется удивленным сверх меры. Правда, врачи никогда не удивляются смерти одного из своих пациентов. Их скорее поражает обратное!
– Могу я переговорить с вами? – спрашиваю я, предъявляя мое удостоверение.
Он бросает на документ быстрый взгляд, и выражение скуки на его лице усиливается.
– Входите! – говорит он.
Мы располагаемся в маленькой гостиной.
– Людовик Бальмен умер вчера незадолго до полудня... и обстоятельства его смерти не совсем ясны, хотя судмедэксперт вынес заключение: естественная смерть...
– Ну так что же?
Для врача есть всего одна истина. Он не понимает причины моего прихода, коль скоро его коллега считает смерть естественной.
– Чем конкретно болел Бальмен?
– У него была грудная жаба с осложнениями. Полагаю, его смерть была мгновенной?
– Именно так...
Он довольно усмехается.
– Черт побери!.. Я же категорически запретил ему любые усилия, какого бы рода они ни были. Но он вел сумасшедшую жизнь со своим красавчиком...
– С Джо?
– Да...
– Могу я вас спросить, что вы подразумеваете под сумасшедшей жизнью, доктор?
– Именно то, о чем вы думаете. Бальмену уже много лет назад надо было отказаться от бизнеса и... от любви. Но люди, очень дорожащие своей жизнью, обычно любят рисковать.
– Ла Брюйер! – говорю я.
– Что?
– Ла Брюйер сказал нечто в этом роде некоторое время назад.
– Здорово! Я и не знал, что полицейские так образованны! Я отвешиваю ему благодарственный поклон.
– Так все-таки почему вы пришли ко мне? – спрашивает он.
– Я хотел услышать от его лечащего врача, что Бальмен мог внезапно умереть.
– Тогда я вам повторяю: он не мог умереть иначе. Малейшее волнение, малейшее физическое усилие – и смерть ему была обеспечена...
– Малейшее волнение?
– По крайней мере, теоретически. Вы знаете, в нашей профессии теория играет главенствующую роль.